Романовы

Помянутые выше «пинки и тузы» составляли оборотную сторону «отеческого» правления самодержца по отношению ко всем подданным-«детям». «Да извещаю тебе, што тем уте-шаюся, што столников безпрестани купаю ежеутр в пруде. Иордань хорошо сделана, человека по четыре и по пяти и по двенадцати человек, за то: кто не поспеет к моему смотру, так того и купаю, да после купанья жалую, зову их ежеден. У меня те купалщики ядят вдоволь, а иные говорят: “мы де нароком не поспеем, так де и нас выкупают да и за стол посадят”; многие нароком не поспевают», — писал довольный царь своему другу с детских лет Афанасию Матюшкину. За нарушение дисциплины надо было обязательно наказать — вот и купались придворные в ледяной воде. А потом как не помиловать — и они же приглашались к царскому столу. Выходило и строго, и от души — по-отечески и без всякого нудного формального разбирательства.

Но тот же Алексей Михайлович лично возглавлял государственную машину и стал первым самодержцем-«бюрократом» в нашей истории. Государи XVI века бумаг в руки не брали — это считалось «невместным» для их сана. А царь Алексей постоянно «работал с документами» в кабинете за столом, читал доклады послов и воевод, не ленился проверять ведомости дворцового хозяйства и вёл учёт собственных расходов: «156 (1648. — И. К.) году ноября 1 число в понеделник дано 200 человеком 20 рублёв по гривне человеку». Он первым стал подписывать бумаги, сам правил и писал грамоты: «...писах сие писмо все многогрешный царь Алексей рукою своею». Из-под его пера выходили десятки писем и сотни резолюций — с похвалой или «осудом». «Так пишут дураки, а не воеводы», — бросил царь в адрес нерадивого администратора, приславшего невнятный доклад.

Он умел быть и строгим, «...и как к тебе, против сего нашего великого государя указу, ратные люди соберутся, и ты б потому же чинил над мятежниками радетелной промысл и был на Соловецком острове безотступно, чтоб их мятеж искоренить вскоре; ...и буде ты учнёш над мятежниками чинить не-радетелной промысл, и тебе за то быть от нас великого государя в смертной казни без всякия пощады», — требовал он от воеводы Ивана Мещеринова подавить сопротивление соловецких монахов, не желавших принимать реформы Никона.

Дела отнимали всё больше времени, и у царя вошло в привычку решать их прямо во время церковной службы. Приходилось работать и за полночь. «Царь по ночам осматривает протоколы своих дьяков. Он проверяет, какие решения состоялись и на какие челобитные не дано ответа», — свидетельствует современник. Алексей Михайлович лично участвовал в трёх военных походах 1654—1656 годов, но полководческого таланта не проявил — он занимался прежде всего организацией армии и её снабжением. Чтобы контролировать свой аппарат, царь основал Счётный приказ для финансовых проверок и собственную канцелярию — Приказ тайных дел, сотрудники которого отправлялись за границу в составе посольств и в действующую армию; «и те подьячие над послы и над воеводами подсматривают и царю, приехав, сказывают».

При отсутствии развитого бюрократического аппарата Алексей Михайлович не мог обойтись без знати и думных людей, обладавших огромным опытом управления, передаваемым по наследству. Существовала традиция одобрения патриархом важнейших государственных решений; существовала официальная формулировка: «По благословению святейшего патриарха царь указал и бояре приговорили». Но круг этих людей постепенно менялся — это были представители старых служилых фамилий, но теперь уже не только из числа «великих родов». Московские государи женились не на иностранных принцессах, а на девушках из семей своих подданных, возвышая тем самым то один, то другой дворянский род: Стрешневых, Милославских, Нарышкиных. Другой путь в «верхи» пролегал через близость к особе царя, службу в государевой «комнате» — от дежурства у двери в царские покои, исполнения должности ухабничего, чьей обязанностью было поддерживать государя во время движения саней, до выноса царского ночного горшка.

Со временем эти люди занимали места в Боярской думе, становились «ближними людьми». Они возглавляли важнейшие приказы, принимали подаваемые во время царских выходов челобитные. Государь мог принять ворох просьб, но не разобрать все или вообще положить «на окно», что означало отказ от рассмотрения по существу. Здесь и начиналось влияние «ближних людей», которые могли обратить монаршее внимание на конкретную челобитную, рассмотреть её сами или доложить государю о деле в нужном свете. С другой стороны, комнатная служба делала их более зависимыми от царских милостей. «Вспомяни, окаянный, кем взыскан? от кого пожалован? на кого надеешься? где деться? куда бежать? кого не слушаешь? пред кем лукавствуешь? Самого Христа явно об-лыгаешь и дела его теряешь!» — выговаривал Алексей Михайлович боярину Г. Г. Ромодановскому.