Романтические мечты

Аманда облегченно опустила голову, когда женщина вышла. Она не представляла, кто будет следующим, но, возможно, ни у кого не найдется ни времени, ни желания помочь ей увидеть весь ужас выбранного ею пути. Она неудобно устроилась на скамейке и спросила себя — когда же все ее планы пошли наперекосяк.

Похоже, в тот момент, когда она выехала за массивные ворота Артана.

Естественно, она должна была понять, что что-то не так еще во время представления аббатисе. Женщина мгновенно узнала ее, удивив этим Аманду. Особенно удивили ее слова, которые звучали не «Как мило, что вы ощутили в себе призвание к молитвам», а «Как много золота и собственности вы принесли с собой?».

Аманду поразил не сам вопрос — она не сомневалась, что женщина, управляющая таким большим аббатством, должна задать его, — а то, каким тоном он был задан. Словно она торговка, взвешивающая сумку с золотом и уже прикидывающая в уме, сколько она может потратить, чтобы не вызвать тревоги.

Торговцы.

Черт бы их побрал, неужели она всегда будет терпеть муки от их рода?

Позднее Аманду лишили ее одежды, вместо которой выдали нечто, напоминающее рубище. Это не сильно обеспокоило ее, потому что большую часть своей жизни она провела в не особо удобной одежде своих братьев, но ткань ужасно раздражала, а на плечах уже появились рубцы от грубых швов. Иногда она спрашивала саму себя, не вшивали ли сестры в них шипы терновника, чтобы проверить верность постулатам.

Следующим в заведенном порядке аббатства шло ограничение пищи. Действительно, она не могла вспомнить последний раз, когда ей давали что-нибудь поесть, кажется, вчера утром, и она нисколько не сомневалась, что это была каша, которой стыдно кормить даже свиней.

Если коротко, то она начала подозревать, что сделала огромную ошибку.

Даже жизнь с Леденхэмом не могла оказаться хуже.

Ее запястья отвязали от ножек скамеечки для порки, а саму ее резко поставили на ноги. Она покачнулась. Она бы покачнулась еще, но бодрящий шлепок по спине привел ее в чувство.

— Время, проведенное на кухне, научит тебя большему, чем порка, — отрывисто сказал монашка с угрюмым выражением лица. — Тебе лучше заниматься работой, пока есть силы. — Она критически оглядела Аманду. — И убери волосы назад. Не знаю, почему тебе их не обрезали, когда ты приехала сюда. Это особый случай, осмелюсь сказать.

Аманда постаралась заплести волосы в косу, но каждая попытка поднять руки выше плеч сопровождалась такой сильной болью, что она задохнулась. Тем не менее, взгляд сестры Евникии[50] убедил ее в незначительности испытываемой боли по сравнению со всем остальным, и она приложила все усилия.

Кухни. Какое благо. Возможно, ей удастся стащить что-нибудь, пока она будет там.

Она бы неверяще покачала головой, но это было слишком болезненно, поэтому она молчаливо фыркнула, выражая недоверие к своей глупости. Она рисовала в своем воображении жизнь тихого созерцания, мира и безопасности. Вместо этого она оказалась в месте, где интриг больше, чем при дворе.

Хуже всего то, что она не была уверена, что сможет сбежать.

Или даже попробовать. Она глубоко вздохнула. На этот раз, возможно, ей надо сосредоточиться на большем, чем простое планирование побега из навязанных ей условий жизни. Которую она выбрала сама. Неужто она так слабовольна, что дрожит от одной мысли о трудностях?

Ее отцу должно быть стыдно за нее.

Она выпрямила плечи — осторожно — и твердо последовала за сестрой Евникией. Встав на эту тропу, она должна пройти по ней и посмотреть, что ожидает ее в конце.

И после того, как она покается к удовольствию аббатисы Джоан и примет обеты, ее отца проинформируют об ее местонахождении и попросят прислать ее приданое в церковь. У него будет небольшой выбор. Ее решение станет окончательным, и она не сможет отказаться от него.

По крайней мере, она надеялась, что отец найдет это совершенно немыслимым.

Аманда подозревала, что ее земли и золото являются единственными вещами, которые позволят ей купить покой от любой аббатисы. Они также могут купить ей что-нибудь полезное.

Ее дни перетекали один в другой, и она потеряла счет времени. Может быть, прошла неделя, может быть, две. А, может быть, — вечность. Она спала на грязном полу без одеяла, ела отбросы, предназначенные для сжигания — если ей позволяли есть, — работала в саду, в свинарнике, в конюшнях, пока ее руки не потрескались и не закровоточили, и в таком же состоянии не оказались ноги.

Она молилась мало и никогда, словно ее наказывала Судьба, в удобстве часовни.

Сегодня ее заданием было служить в качестве разносчицы пищи. Аманда подозревала, что причиной этого является становящаяся все более холодной земля, по которой она вынужденно ходила босиком, от чего ее ноги все сильнее и сильнее кровоточили, а аббатиса утомилась пороть ее, чтобы добиться послушания.

По правде, от последнего Аманда также устала.