Романтичная девушка

В те дни, сорок лет тому назад, Севилья еще не ста­ла преуспевающим торговым городом. В ней были ти­хие белокаменные мощеные улочки и множество церк­вей; на их колокольнях аисты вили гнезда. Матадоры, студенты, бездельники весь день прогуливались по Сьерпесу. Жизнь была легкой. В те времена, разумеется, еще не было автомобилей, и житель Севильи отказывал себе во всем, придерживаясь строжайшей экономии, лишь бы держать выезд. В жертву этой роскоши он был готов принести самые жизненно необходимые вещи. Каждый, кто хоть в какой-то мере претендовал на светскость, ежедневно с пяти до семи дефилировал в своем экипа­же по Делисиас — променаду вдоль берега Гвадал­квивира. Там можно было встретить какие угодно эки­пажи — от новомодных двухместных до старинных раз­валюх, которые, казалось, вот-вот распадутся на куски прямо на глазах; там были великолепные рысаки и жал­кие клячи, чей печальный конец на арене корриды был уже не за горами. Но один экипаж неизменно приковы­вал к себе взгляд человека, впервые здесь оказавшего­ся. Это была прелестная новенькая «виктория», кото­рую везли два красавца мула; кучер и форейтор были одеты в народные костюмы Андалузии светло-серого цвета. Это был самый роскошный выезд за всю исто­рию Севильи, и принадлежал он графине де Марбелла. Она была француженкой и, выйдя замуж за испанца, переняла все обычаи и манеры его страны, но с париж­ским лоском, что придало им особую выразительность. Остальные кареты ползли черепашьим шагом, чтобы их ездоки могли и себя показать и других посмотреть; но графиня со своими мулами дважды стремительно про­носилась туда и обратно вдоль Делисиас быстрой рысцой меж двух медленно ползущих верениц и уезжала прочь. В ее поведении было нечто царственное. Глядя, скаким изяществом она проносится мимо в своей ще­гольской карете — голова гордо посажена, волосы зо­лотятся таким ослепительным блеском, что не верится, будто они настоящие, — нельзя было усомниться, что ее положение в обществе вполне заслуженно. Она, со своей французской живостью и уверенностью, задавала тон. Ее суждения были законом. Но у графини было слишком много обожателей и, следовательно, столько же недоброжелателей, и самым непреклонным из них была вдовствующая герцогиня де Дос Палос — ведь и происхождение, и социальное положение позволяли ей по праву претендовать на первое место в обществе, ко­торое француженка завоевала грацией, умом и оригинальностью.

Так вот, у герцогини был единственный ребенок. Дочь. Донья Пилар. В двадцать лет, когда я с ней по­знакомился, она была очень красива. Великолепные глаза, а щечки — сколько ни ищи, менее избитое срав­нение все равно на ум не приходит, — точно персик. Очень худенькая, довольно высокая, особенно для ис­панки, сярко-алыми губами и ослепительно белыми зуб­ками. Густые блестящие темные волосы замысловато уложены по тогдашней испанской моде. Она была не­обычайно притягательна. Огоньки ее черных глаз, теп­лая улыбка, соблазнительные движения обещали столько страсти, что, пожалуй, это было даже предосудительно. Она принадлежала к тому поколению, которое сили­лось сломать вековые условности, требовавшие, чтобы молодые испанки из хороших семей до замужества непоявлялись в обществе. Я частенько играл с ней в тен­нис и танцевал на вечеринках у графини де Марбелла. Герцогиня считала вечеринки, которые устраивала фран­цуженка — с шампанским и горячим ужином, — пус­тым бахвальством. Когда у нее самой бывали приемы в ее огромном особняке — а это случалось лишь дважды в году, — гостям подавали лимонад и печенье. Но герцо­гиня, как и ее покойный муж, держала быков для кор­риды, и когда опробовали молодых бычков, она устраи­вала для друзей ленчи-пикники на лоне природы, очень веселые и совсем не чопорные, но с налетом феодаль­ной пышности, которая совершенно завораживала мое романтическое воображение. Однажды, когда быки гер­цогини должны были участвовать в Севильской корри­де, я сопровождал их ночью в свите доньи Пилар; она возглавляла кавалькаду в андалузском костюме, напо­минавшем одно из полотен Гойи. То было очарователь­ное приключение — ехать ночью на гарцующих анда­лузских скакунах, а шесть быков в окружении волов с грохотом бежали за нами.

Немало мужчин, богатых либо знатных, а подчас и богатых и знатных, просили руки доньи Пилар, однако, несмотря на увещевания ее матушки, все они получали отказ. Сама герцогиня вступила в брак в пятнадцать лет, и ей казалось просто неприличным, что ее двадцатилет­няя дочь все еще не замужем. Герцогиня спрашивала у дочери, чего та, собственно, дожидается. Нелепо так привередничать. Вступить в брак — это ее долг. Но Пилар была упряма и каждый раз находила предлог отказать оче­редному жениху.

Но наконец правда вышла наружу.