Романтик из Урюпинска, или долгая дорога в Рио-де-жанейро

В начале февраля Ильин узнал, что открывается новая газета, где требуется опытный фотограф. При устройстве на работу, выполнив необходимые формальности, он зачем-то сказал редактору: "Да, чуть не забыл, я совершенно равнодушен к спиртному".

Лучше бы он этого не говорил. Редакция новой газеты оказалась весьма специфичной. Она была создана исключительно для торговли недвижимостью. Чуть ли не каждая покупка, продажа квартиры, завершалась в стенах редакции обильным застольем. Поначалу Ильин крепился и под разными предлогами избегал искушения, но вскоре случилось то, чего он так боялся.

С утра 23 февраля начались приготовления к празднику: женщины готовили салаты, красиво нарезали окорок, буженину, оранжево-красную семгу, делали симпатичные маленькие бутерброды с черной и красной икрой, мужчины открывали банки с маринованными грибочками, огурчиками, помидорками, а когда на стол поставили запотевшие бутылки "Смирновской", "Твиши" и "Мукузани" Антон Сергеевич подумал: "Пожалуй, выпью стаканчик сухого вина - праздник все-таки, да и закуска мировая".

- Давай тару, Сергеич! - говорили коллеги и, щедро наливая, добавляли, - давно бы так! А мы думали, что ты не вольешься в наш коллектив.

Было шумно, весело, откуда-то появилась гитара, и Антон сразу же очаровал всех своей игрой и пением.

Рано утром опять давило сердце и сильно болели виски. В фотолабораторию зашел журналист Витя Лунин и участливо спросил:

- Как самочувствие?

Ильин вяло махнул рукой.

- Подлечишься? Вынимая из сумки "чекушку", спросил Лунин.

- Может лучше пивка?

- Не говори глупости. После вчерашнего банкета необходимы радикальные меры.

Между Ильиным и Луниным вскоре возникло взаимопонимание и приятельство, которое обычно случается с людьми творческими и выпивающими. Платили мало, и с середины марта Антон Сергеевич стал подрабатывать ночными дежурствами здесь же, в офисе редакции, и стал "прикладываться" чуть ли не каждый день. Возник новый режим дня. К шести вечера он уже был нетрезв Ложился спать в семь- восемь вечера, просыпался в два-три ночи, ходил из угла в угол, пил воду, снова ложился и, если получалось, спал до семи утра, потом вставал, и, не умывшись, шел к новому другу похмеляться: тот дежурил в редакции и всегда брал на дежурство водку.

Лунин оказался прекрасным собеседником - умным, образованным, настоящим книголюбом и (наконец-то!) человеком, понимающим и любящим юмор.

Как-то раз Лунин спросил:

- Ты английский знаешь?

- А что?

- Да вот, дочке задали кусок текста перевести, а она не успевает, сегодня экзамен по сольфеджио, а завтра сдавать перевод.

-Ich spreche nur Deutsch, aber nicht besonders, - хитро улыбнулся Антон.

Он взял листок, внимательно посмотрел в него и, ни черта не поняв, решил подшутить. Задумался на мгновение и неторопливо стал писать, правдоподобно заглядывая в английский текст: "Что мне делать? Я в смятении, я потерян и безоружен... Твои глаза, подобные северным озерам, чисты, невинны и порочны в своей будущности. Это притягивает и пугает. Если я скажу, что люблю тебя - ничего не скажу. Я очарован, околдован, я болен тобой, и хочу видеть тебя всегда! Эти глаза, это лицо, бледное, нарочито аскетическое и недоступное...

Что может быть выше любви?.. Но я же не люблю тебя! Я лишь встаю на путь, ведущий к Любви, которую создал в своем воображении".

- Это все? – подозрительно спросил Лунин. – Странный текст… И так мало…

- Потому что это вольный, литературный перевод. Да не волнуйся, пятерка ребенку обеспечена!

11

Наступил очередной понедельник. Ильин встал в семь часов. Побрился, умылся, причесался. Поставил на газ маленькую сковородку, накапал подсолнечного масла, взял пару яиц, разбил одно, взял второе и неожиданно услышал раздраженный голос жены:

- А не жирно ли будет?

- Ты что, серьезно?

- Серьезно! Тебе что, зарплату повысили, или ты пить прекратил?

- Скоро черный хлеб с водой будем жрать,- пробурчал Антон и вернул яйцо в холодильник.

- А ты не знал, что девяносто процентов России на картошке, да сером хлебе живет, романтик хренов!

Антон Сергеевич быстро проглотил однояйцовую яичницу, хлебнул жидкого чаю и вышел в сырую мглу. Черные, голые деревья безнадежно выделялись на фоне серого неба. Моросил нескончаемый дождь, и на душе было также серо, слякотно, как на улицах с разбитыми дорогами, с залитыми водой трамвайными колеями, с облупленными домами. Казалось, пройдет еще тысяча лет, и в этом городе ничего не изменится. Так же будет темно, ненастно и мерзко; будут стоять эти же обшарпанные дома; навстречу будут идти синюшные, пьяные рожи в струпьях, и все так же по кривым, ущербным улицам будут бегать голодные собаки; и большие рекламные щиты с улыбающимися белозубыми людьми (Минздрав предупреждает: "Ночь твоя - добавь огня!»), грубо подсвеченные, витрины - запоздалые вестники новой, красивой жизни, выглядели, как позолоченная сбруя на больной, тощей кляче.