Читаем Романтики, реформаторы, реакционеры. Русская консервативная мысль и политика в царствование Александра I полностью

Сентиментализм способствовал образованию эмоциональных отношений, контрастировавших со сложившимся в обществе официальным иерархическим этикетом; завязывалась тесная дружба между мужчинами и женщинами (как, например, союз Роксандры Стурдзы с де Местром, Каподистрией, Александром I и Юнг-Штиллингом, или Крюденер – с императором), в которой благопристойность гарантировалась религиозностью и высокой нравственностью сторон. Этим объяснялась и популярность масонских лож, в которых между мужчинами возникали дружеские связи, позволяющие преодолеть барьеры, создаваемые обычно служебным положением. Библейское общество было в эмоциональном отношении сродни ложе, и дружба Рунича с его начальниками, Поповым и Козодавлевым, иллюстрирует эту солидарность между «братьями», не зависящую от должности и чина. С этим явлением был психологически связан и сознательно иррационалистический поиск религии, основанной на личном чувстве, а не на схоластической теологии или исторически сложившейся традиции. Эффективность этого импульса подтверждается и верой Попова во всемогущество Библии, и мистицизмом Рунича и Лабзина, и даже реформизмом Филарета. В нем выражался в некоторой степени дух поколения, чем и объясняется враждебность к нему Шишкова и Ростопчина.

Причиной популярности «Пробуждения» была также интеллектуальная поверхностность русского дворянства. Подобно «вольтерьянству», это течение стало модным отчасти потому, что к нему было легко присоединиться. Традиционное богословие требовало разносторонней подготовки, но в России даже у дворян имелось мало возможностей получить формальное образование в области религии и философии, а чтобы стать «пробужденными», достаточно было всерьез этого захотеть. Вместе с тем «Пробуждение» отражало сумятицу эпохи, когда рушились старые представления об общественном порядке. Ужасы революционного и наполеоновского режимов, которые посторонние наблюдатели связывали с антиклерикализмом, порождали глубокий кризис доверия к рационализму. Эта потеря иллюзий (предсказанная ложами розенкрейцеров еще до 1789 года) особенно ярко проявлялась у тех, кто достиг совершеннолетия во время падения Бастилии или вскоре после этого.

Лидеры «Пробуждения» принадлежали к дореволюционному поколению: Юнг-Штиллинг родился в 1740 году, Кошелев – в 1769-м, Лабзин – в 1766-м. Однако самые ревностные последователи этого движения (Александр I, Стурдзы, Рунич) были моложе и искали руководства старших, для которых христианство вполне сочеталось с Просвещением и романтическим духом, подразумевавшим индивидуалистическую интроспекцию и веру в то, что Царство Божие – религиозный аналог якобинской «республиканской добродетели» – уже близко [Флоровский 1937: 130]. Убеждение в превосходстве индивидуального пути над подчинением официальной традиции и в том, что эмоция, а не формальное знание является ключом к истине, как и надежда увидеть торжество вечных ценностей в ближайшем будущем, были характерными психологическими чертами века, которые отразились в «Пробуждении».

В дальней перспективе, однако, эти факторы не привели к системному переустройству общества или даже форм самой религии. В России по-разному откликнулись на «Пробуждение». Некоторые, подобно Стурдзе, остались верны православной вере и желали только обогатить ее энергией западных идей. Другие свернули, как Попов, на путь протестантства, принимая за истину одну лишь Библию. Рунич склонился к вере, в которой большое значение придавалось трудам, не относящимся к Священному Писанию. Под широкой крышей «Пробуждения» находилось место почти для любых политических взглядов. Стурдзы были противниками крепостного строя, Рунич – нет. Первые выступали за репрезентативное правительство, последний был против него. Козодавлев поощрял промышленность и свободу печати, А. Стурдза относился к этим начинаниям с большим сомнением. Стурдза верил в земледельцев, Рунич их презирал. Стурдза восхищался религиозной культурой допетровской Руси, Рунич считал эту эпоху варварской. Козодавлев проповедовал свободу слова, веротерпимость, народное образование – Рунич ничего этого не поддерживал.

Эти расхождения во мнениях по фундаментальным вопросам надо иметь в виду, если мы хотим понять десятилетие после 1815 года. Хотя религиозные консерваторы затратили много сил на борьбу с консерваторами-традиционалистами, они не сумели примирить конфликтующие взгляды внутри самого течения и не смогли выдвинуть жизнеспособную программу духовного обновления, к которому они стремились.

Глава 7

Реальность Священного союза

Перейти на страницу:

Все книги серии Современная западная русистика / Contemporary Western Rusistika

Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст
Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст

В этой книге исследователи из США, Франции, Германии и Великобритании рассматривают ГУЛАГ как особый исторический и культурный феномен. Советская лагерная система предстает в большом разнообразии ее конкретных проявлений и сопоставляется с подобными системами разных стран и эпох – от Индии и Африки в XIX столетии до Германии и Северной Кореи в XX веке. Читатели смогут ознакомиться с историями заключенных и охранников, узнают, как была организована система распределения продовольствия, окунутся в визуальную историю лагерей и убедятся в том, что ГУЛАГ имеет не только глубокие исторические истоки и множественные типологические параллели, но и долгосрочные последствия. Помещая советскую лагерную систему в широкий исторический, географический и культурный контекст, авторы этой книги представляют русскому читателю новый, сторонний взгляд на множество социальных, юридических, нравственных и иных явлений советской жизни, тем самым открывая новые горизонты для осмысления истории XX века.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Коллектив авторов , Сборник статей

Альтернативные науки и научные теории / Зарубежная публицистика / Документальное
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века

Технологическое отставание России ко второй половине XIX века стало очевидным: максимально наглядно это было продемонстрировано ходом и итогами Крымской войны. В поисках вариантов быстрой модернизации оружейной промышленности – и армии в целом – власти империи обратились ко многим производителям современных образцов пехотного оружия, но ключевую роль в обновлении российской военной сферы сыграло сотрудничество с американскими производителями. Книга Джозефа Брэдли повествует о трудных, не всегда успешных, но в конечном счете продуктивных взаимоотношениях американских и российских оружейников и исторической роли, которую сыграло это партнерство.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Джозеф Брэдли

Публицистика / Документальное

Похожие книги

Опровержение
Опровержение

Почему сочинения Владимира Мединского издаются огромными тиражами и рекламируются с невиданным размахом? За что его прозвали «соловьем путинского агитпропа», «кремлевским Геббельсом» и «Виктором Суворовым наоборот»? Объясняется ли успех его трилогии «Мифы о России» и бестселлера «Война. Мифы СССР» талантом автора — или административным ресурсом «партии власти»?Справедливы ли обвинения в незнании истории и передергивании фактов, беззастенчивых манипуляциях, «шулерстве» и «промывании мозгов»? Оспаривая методы Мединского, эта книга не просто ловит автора на многочисленных ошибках и подтасовках, но на примере его сочинений показывает, во что вырождаются благие намерения, как история подменяется пропагандой, а патриотизм — «расшибанием лба» из общеизвестной пословицы.

Андрей Михайлович Буровский , Андрей Раев , Вадим Викторович Долгов , Коллектив авторов , Сергей Кремлёв , Юрий Аркадьевич Нерсесов , Юрий Нерсесов

Публицистика / Документальное
Призвание варягов
Призвание варягов

Лидия Грот – кандидат исторических наук. Окончила восточный факультет ЛГУ, с 1981 года работала научным сотрудником Института Востоковедения АН СССР. С начала 90-х годов проживает в Швеции. Лидия Павловна широко известна своими трудами по начальному периоду истории Руси. В ее работах есть то, чего столь часто не хватает современным историкам: прекрасный стиль, интересные мысли и остроумные выводы. Активный критик норманнской теории происхождения русской государственности. Последние ее публикации серьёзно подрывают норманнистские позиции и научный авторитет многих статусных лиц в официальной среде, что приводит к ожесточенной дискуссии вокруг сделанных ею выводов и яростным, отнюдь не академическим нападкам на историка-патриота.Книга также издавалась под названием «Призвание варягов. Норманны, которых не было».

Лидия Грот , Лидия Павловна Грот

Публицистика / История / Образование и наука
Свой — чужой
Свой — чужой

Сотрудника уголовного розыска Валерия Штукина внедряют в структуру бывшего криминального авторитета, а ныне крупного бизнесмена Юнгерова. Тот, в свою очередь, направляет на работу в милицию Егора Якушева, парня, которого воспитал, как сына. С этого момента судьбы двух молодых людей начинают стягиваться в тугой узел, развязать который практически невозможно…Для Штукина юнгеровская система постепенно становится более своей, чем родная милицейская…Егор Якушев успешно служит в уголовном розыске.Однако между молодыми людьми вспыхивает конфликт…* * *«Со времени написания романа "Свой — Чужой" минуло полтора десятка лет. За эти годы изменилось очень многое — и в стране, и в мире, и в нас самих. Тем не менее этот роман нельзя назвать устаревшим. Конечно, само Время, в котором разворачиваются события, уже можно отнести к ушедшей натуре, но не оно было первой производной творческого замысла. Эти романы прежде всего о людях, о человеческих взаимоотношениях и нравственном выборе."Свой — Чужой" — это история про то, как заканчивается история "Бандитского Петербурга". Это время умирания недолгой (и слава Богу!) эпохи, когда правили бал главари ОПГ и те сотрудники милиции, которые мало чем от этих главарей отличались. Это история о столкновении двух идеологий, о том, как трудно порой отличить "своих" от "чужих", о том, что в нашей национальной ментальности свой или чужой подчас важнее, чем правда-неправда.А еще "Свой — Чужой" — это печальный роман о невероятном, "арктическом" одиночестве».Андрей Константинов

Александр Андреевич Проханов , Андрей Константинов , Евгений Александрович Вышенков

Криминальный детектив / Публицистика