— Фемиди, — сказал молодой человек, сердечно пожимая руку Остапа.
— Как отмечается в соответствующих комментариях, фамилии ряда персонажей Ильфа и Петрова (например, Брунс, купец Ангелов, Дрейфус, Бомзе, Лапидус, сам Бендер) восходят к одесской (или, шире, южной) ономастике. С другой стороны, имя-источник часто каламбурно изменяется (например, Павиайнен — от Парвиайнена, Гигиенишвили — от Гигинейшвили). В связи с Фемиди (от Фемиды) стоит отметить, что в конце 20-х гг. в Одессе был известен молодой талантливый композитор Владимир Фемелиди [см.: Monsaingeon, 68, 91].35//20
— Бендер-Задунайский…
— Импровизированный псевдоним Остапа лежит на пересечении нескольких ассоциативных рядов.Прежде всего, достаточно прозрачна связь его с подлинным или мнимым восточным происхождением Бендера [см. ДО 5//16]. «Задунайский» значит «турецкий»: все песни русско-турецкой войны содержат мотив «за Дунаем».
Несомненна также связь данного псевдонима с грандиозной позой, геополитическими устремлениями и с полководческими претензиями героя ЗТ. О «полководческо-плутовском» гнезде метафор см. ЗТ 2//30. Полководческие мотивы в образе Бендера известны: «Я — как Суворов!..» [ДС 39]; «Нам предстоят великие бои» [ЗТ 2]; «Взять крепость неожиданной атакой не удалось… придется начать правильную осаду» [ЗТ 14]; многократные сравнения с Наполеоном и др.
Петр Александрович
С другой стороны, эпитет намекает на сценические имена актеров: в романах, мемуарах, юморесках фигурируют актеры «Крамес-Задунайский», «Орлов-Задунайский»[Крымов, Сидорове ученье, 267; Алексеев, Серьезное и смешное, 249], советская актриса по фамилии «Задунайская» [Чу 19.1929, 6]. В пародиях и фельетонах попадаются созвучные фамилии вроде «Завалдай-Завалдайский, русский трагик» [см. Русская театральная пародия, 578], «актер Задувайский» [Иностранец, См 11.1926]. По словам Ильфа, «только у актеров в наше время остались длинные высокопарные титулы» [ИЗК, 196]. Развенчивающие Остапа упоминания о комике, о конферансье, о вранье и т. п. появляются именно в этих главах [ЗТ 34–35] 2
. Можно сказать, что мажорный полководческий мотив начала романа [ЗТ 2] возвращается в конце, но на сей раз с оттенком гаерства и фальши [о множестве таких кольцеобразных построений в дилогии см. ЗТ 1//32, сноску 2].Наконец, «Бендер-Задунайский» мог вызывать в памяти читателя фамилию
Ср.: «Румянцев-Дунаевский» — контаминация полководца Румянцева-Задунайского с популярным советским композитором И. О. Дунаевским [ИЗК, 271].
35//21
Куплю плантацию и выпишу в качестве обезьяны Бапаганова. Пусть срывает для меня бананы!
— Что обезьяны реально несли такую службу в мире колоний, можно видеть из рассказа Сомерсета Моэма «Сила обстоятельств»: «Я только что видел занятное зрелище — как малаец посылает прикованную на цепи обезьяну на дерево, и та срывает кокосовые орехи».1
[к 35//17]. Напоминание, что «33 года — возраст Иисуса Христа», возможно, было в те годы достаточно ходячим. Ср. в новелле Поля Морана: «Quel âge avez-vous? — demandai-je. — Trentetrois ans. L’age de Christ» [La nuit de Charlottenbourg, 1923, есть рус. пер. 1927]. Ту же риторику — то ли под влиянием Ильфа и Петрова, то ли независимо — встречаем в наши дни в романе шведского писателя Йонаса Гарделла «Так уходит из нашей жизни день, и никогда не возвращается» [J. Gardell, Sa går en dag…, 1999, p. 22]: «В этом году мне исполняется 33 года. Столько, сколько было Иисусу, когда он умер. Иисус изменил мир. Слава ему за это! А чего достигли мы? И когда начнём мы чего-либо достигать?»2
[к 35//20] Ее исключены и собственно жульнические ассоциации: в фельетоне М. Булгакова «Tипаж» растратчик и вымогатель именует себя «Котомкин-Таврический».36. Кавалер ордена Золотого Руна
36//1