Романы Ильфа и Петрова

...Персицкий уехал в прекрасном автомобиле к сияющим далям... а великий комбинатор остался на пыльной дороге с дураком-компаньоном. — Мотив "экипаж и пешеход", который в линии Бендера так же необходим и тематически органичен, как и любая из его героикодемонических масок [ср. ЗТ 7//23; ЗТ 30//9-11, а также Введение, раздел 3]. Наряду с тщетными поисками ресторана [см. ДС 14//18], это один из эпизодов, в эскизном виде предвосхищающих неудачи Бендера в конце второго романа.

Три рубля, которые Персицкий без возврата выдает Бендеру вместо того, чтобы купить его услуги, напоминают концовку рассказа А. Аверченко "Человек, у которого были идеи".

39//5

— Вы скоро совсем отупеете, мой бедный друг. — "Мой бедный друг", как и "мой старый друг" [ДС 25 и 30], — обращение во "французском" духе [см. также ЗТ 7//2]. Встречается у таких склонных к стилизации авторов, как А. Аверченко ("Будем надеяться, мой бедный друг" [Конец графа Звенигородцева]) и Л. Андреев ("Бедный друг, как жаль, что ты не с нами" [Красный смех, отрывок 18]).

Бендер проявляет необычайный артистизм в именовании своего компаньона: "фельдмаршал", "господин из Парижа", "предводитель команчей", "председатель", "либер фатер", "дражайший", "охотник за табуретками", "патрон", "душа общества", "дамский любимец", "гражданин Михельсон", "Киса", "шляпа", "старый дуралей", "старая калоша", "дорогой товарищ", "мой бедный друг" и т. п. Имя — субститут его носителя, и в таком фейерверке именований могут выражаться различные оттенки отношения к человеку, например: (а) непочтительное жонглирование персоной другого, (б) отключенность и невнимание, (в) артистическая импровизация и игра масками, и др. Примеры: (а) — "Самоновейшие воспоминания о Чехове" А. Аверченко, где нахал, навязывающийся в друзья к Чехову, именует его каждый раз по-иному (Антон Петрович, Антоша, Антонио, Антонеско и т. п.); (б) — сцена с перевираемым именем-отчеством драматурга в "Театральном романе" Булгакова [гл. 12]; (в) — не без оттенка (а) — бендеровские именования Воробьянинова.

39//6

— Знаете, кто это?.. Это "Одесская бубличная артель — Московские баранки", гражданин Кислярский. — Ср.: "Тут же рядом сидели на корточках три ,,нимфа“..."; "„Пьер и Константин”... заговорил..."; "...подошел „Суд и быт“, волосатый мужчина"; "„Суд и быт“ индифферентно сидел на подоконнике"; "...„Пьер и Константин” перекинулся" [ДС 2, 24, 30].

Эта своеобразная метонимическая фигура — название фирмы вместо имени владельца — есть уже у Диккенса: "Подозреваю, „Церковный налог” догадывается, кто я такой, и знаю, что „Водопроводу” это известно — я ему вырвал зуб, как только приехал сюда" [говорит медик Боб Сойер; Пиквикский клуб, гл. 38]. Соавторы могли встречать ее и в современной русской и переводной литературе: "„Сатурн” — очень милый человек. .. Вот „Гигант” — неприятный мужчина и притом еврей... „Солейль” — очень понимающий человек" [отзывы дамы-нэпманши о владельцах кинотеатров; М. Слонимский, Средний проспект (1927), 1.1]; "„Ларек галантереи Бубиной”— женщина сырая, дородная..." [Форш, Московские рассказы, 292]; "Всего полтора года назад Фредди женился на единственной дочери „Собачьего бисквита Дональдсона” из Лонг-Айленда" [П. Водхаус, Борода лорда Эмсворт, ТД 06.1927].

Фигура нередко встречается и в той форме, какую она имеет в ДС, т. е. как имя владельца плюс аппозитивно присоединяемое название фирмы: "В этот день Анабитарт побывал во всех гастрономических лавках города: его видели и у Сильвадина „foies gras и битая птица”, и у Либассе „вина и ликеры”, и у Суржана-старшего „кондитерские изделия и нуга”, и у Бюксюзона "фрукты и ранние овощи"..." [П. Бенуа, За Дона Карлоса (рус. пер. 1923), III.6]; "Поддакивал „чай-сахар-мыло-свечи-керосин” — бакалейщик Волков" [Москвин, Чай, 382].

39//7

...Кислярский в чесучовом костюме и канотье. — Чесуча — "плотная суровая (шелковая) ткань полотняного переплетения" [ССРЛЯ, т. 9]. Чесучовый костюм — знак барства, обеспеченности, досуга. В "Степи" Чехова описывается явно высокопоставленный господин "в свежевыглаженной чесучовой паре" [гл. 5]. У Бунина фигурируют дачники — "панамы, чесучовые костюмы, большие, полные тела, сытые лица" [Первый класс]. У советских писателей человек в чесуче — это сытый бездельник, эксплуататор, демагог. М. Кольцов характеризует меньшевиков и эсеров как "пенкоснимателей в чесучовых пиджаках" [Великое нетерпение, Избр. произведения,т. 1].