Романы Ильфа и Петрова

Иные впечатления складывались у неизбалованных отечественных наблюдателей. Н. Асееву, например, московская Мясницкая улица уже в 1926 (т. е. в эпоху, предшествующую обоим романам) представляется перегруженной автотранспортом: "Самая деловая, самая современная улица Москвы... Гудит сотнями автомобилей, переливается с краев тротуаров прохожими, отчаянно верещит трамваями... Кажется, скоро авто и экипажи будут муравьями вползать друг на друга" [Московские улицы, КН 09.1926].

Год действия второго романа во всяком случае уже знаменует начало автомобильной эры — по крайней мере в крупных центрах. Тот же Рукейзер, приехав в Москву в 1930, говорит, что "найти такси уже не проблема, и, говоря относительно, улицы „кишат" „фордами". Их имеет каждый трест, и даже государственные такси изготовлены в Дирборне. Высокопоставленные чиновники то и дело проносятся в блестящих новых „паккардах", „кадиллаках", „бьюиках", а иной раз и в „роллс-ройсе"" [Ruckeyser, 220].

3//4

Автомобиль почему-то продавался вместе с искусственной пальмой в зеленой кадке. — Мода на пальмы, живые и искусственные, удерживалась с довоенных времен. При старом режиме пальмы служили украшением самых различных помещений, от бального зала Зимнего дворца до вокзального буфета, адвокатской конторы и частной квартиры. В советское время пальмами убирались эстрады съездов (Товарищ Бухарин / из-под замызганных пальм // говорит — потеряли кого... — Маяковский, о конгрессе Коминтерна) и катафалки вождей ("...под жестяно-перистыми опахалами пальм кусок красного гроба..." — из отчета о похоронах Ленина¹). Пальмы можно было встретить в клубной столовой, в заводском цеху, в учрежденческом кабинете, в панихидной зале крематория. Наконец, пальмы — живые или каучуковые, с войлочным стволом — непременная принадлежность ресторанов и питейных заведений любого класса, часто упоминаемая в зарисовках богемной жизни эпохи нэпа. [Маяковский, Дом Союзов 17 июля 1928 г.; Д. Фибих, Какой-то дом // Д. Фибих, Дикое мясо; и др.]

3//5

В Москву прибыли 120 маленьких черных, похожих на браунинги таксомоторов "рено". Козлевич даже и не пытался с ними конкурировать... — Из фотохроники: "21-го июня в Москве открылось движение такси. Всех таксомоторов 15 [sic], системы Рено. Такса 40 коп. за километр" [Ог 05.07.25]. Появление первых такси в столице отмечает Э. Т. Кренкель, пользуясь тем же сравнением, что и соавторы, но с уточнением признака сравнения: "Была куплена партия автомобилей „рено". Черные, похожие на револьверы „браунинг", рукояткой вверх, они все еще тонули среди множества извозчиков" [RAEM, 104]. Видимо, о тех же машинах говорит американский инженер, отмечая в Москве 1929 года "высокие довоенные такси „рено"" [Rukeyser, 20; курсивы мои. — Ю. Щ.].

3//6

Трубя в рожок, Козлевич мчит пассажиров в Дом крестьянина. — Подтекстом, конечно, является торжествующее "трубя в рог".

Дом крестьянина — в городах советской России гостиница-общежитие для приезжих из села, одно из знамений нэповской политики "лицом к деревне". По замыслу правительства, дома крестьянина должны были служить не только жильем, но также клубом и очагом политико-просветительной работы. В их задачи входило предоставлять гостям ночлег, дешевый чай и стол, баню, "безопасное и удобное место для пребывания лошади" и иные бытовые услуги, а также медицинское и юридическое обслуживание, консультации по агрономическим и ветеринарным вопросам и т. п. Помимо этого, в ДК предусматривались всякого рода культурные центры и мероприятия: читальни, выставки, антирелигиозные, военные, бытовые и музыкальные уголки, экскурсии в музеи, лекции, киносеансы и проч.

Наиболее близким к этому идеалу был Центральный дом крестьянина в Москве (открыт в июне 1925) — образцово-показательное заведение, открытое для экскурсантов и иностранцев. Размещенный в бывшем ресторане "Эрмитаж-Оливье" на Трубной площади, "где когда-то помещики прокучивали деньги, добытые народным трудом", ЦДК впечатлял посетителей широкими мраморными лестницами и расписными потолками.

Гостям демонстрировали библиотеку в 5 тысяч томов, выставку сельскохозяйственных продуктов, электрические табло, внушительные фотоэкспозиции. Силами приезжих крестьян здесь устраивались привлекавшие фольклористов концерты народной песни, игрались спектакли. Театральная самодеятельность в ЦДК имела во многом просветительный уклон, ставя в пестром авангардном стиле пьесы типа "Толока-Морока", "Увеличивай доход", "Смерть засухе" ит. п. [КН 27.1925; Пж 30.06.25; КН 14.1928; Dreiser, Dreiser Looks at Russia, 143-146; Viollis, Seule en Russie, 182-184; Le Fevre, Un bourgeois au pays des Soviets, 28-31; McWilliams, Russia in 1926, 58, и др.].