Романы Ильфа и Петрова

Залетаю я в буфет, / Ни копейки денег нет, / Разменяйте десять миллионов... — Из городского фольклора эпохи гиперинфляции (1921-1922). Иностранцы рассказывают о роскошных ресторанах, наполненных небритыми грязными личностями с пачками милллионов и миллиардов подмышкой, и о валяющихся на московских улицах бумажках в 10 миллионов, которые никто не подбирает. "Нищенка, которой я хотел было дать 50 тысяч, осыпала меня самыми грязными ругательствами" [G. Popoff, Sous l’etoile des Soviets, 1925, 139-141]. Другой каламбур на тему инфляции ("дай лимон") см. в ЗТ 10//1.

4//21

...Одним из наиболее удачных его дел было похищение маршрутного поезда с продовольствием, шедшего на Волгу. — Герой романа Л. Никулина крадет в 1916 четыре вагона медикаментов [Время, пространство, движение, т. 2: 18]. В газете "Гудок" в мае 1925 сообщалось о суде над расхитителями железнодорожных грузов, укравших в 1922-1923 целые вагоны сахара, табака, кожи и др. [Яновская, 77]. О счете на вагоны и поезда, характерном для "смутного времени" революционных лет, см. ЗТ 34//6.

Примечания к комментариям

¹ [к 4//б]. Сюжет о Портищеве архетипичен. Для его создания соавторами могла быть использована фигура клерка Уэммика из диккенсовских "Больших ожиданий", раздвоенного на две несхожих персоны, из которых одна служит в лондонской адвокатской конторе, а другая ведет совершенно отдельное существование в пригороде, на лоне природы, в домике под названием "Замок", со стариком-отцом по прозвищу "Престарелый". В финале романа Ж. Жироду "Зигфрид и Лимузэн" смена национальности и имени спящего героя совершается в поезде, везущем его из Германии во Францию, в момент пересечения границы. В более общем плане мотив персонажа, имеющего вторую, никому из его окружения не известную, жизнь, широко распространен (можно вспомнить хотя бы толстовского бретера Долохова, укрывающего от посторонних взглядов старую мать и горбунью-сестру; некоторых героев новелл А. Конан Дойла вроде "Человека с рассеченной губой" и др.)

² [к 4//6]. Что нарочитая скромность костюма служила для многих средством мимикрии, видно из юмористического рассказа о подготовке служащих к чистке: "Мы все пришли в рабочих одеждах — сапоги высокие, косоворотки там или потрепанные толстовки, а тов. Лунин даже достал откуда-то френч образца 1919 года" [Вл. Павлов, Чуждый элемент, ИР 23.03.29, раздел "Советский юмор"].

³ [к 4//9]. Как типичные образцы тогдашнего юмора на тему кремации приведем юмореску Ив. Пруткова "Старушка и тротуар" (подписи под рисунками художника Б. Антоновского):

Брела старушка через лед
И вдруг — полет!
Упала,
Померла
И сожжена того ж числа.
Старушкин пепел вложен в урну...
Потом
Кошачьим сбит хвостом
И помешал ноктюрну [т. к. стоял на крышке пианино и сбит оттуда].
На стол к супругу водружен,
Но и супруг соседством раздражен:
— Убрать! Чтоб не было и духу!
Снесли на кухню бывшую старуху...
Ах, после смерти нелегко:
В старушку влили ...Молоко!
Держать ее на кухне тесно.
— Куда унес?
— Да на чердак, известно...
— Эге! — раздался бодрый голосок:
— Да тут песок!
— Какой подарочек!
Песочком мы посыплем тротуарчик!
Шел старичок по той дорожке,
На пепел твердо ставя ножки,
И угадать не мог,
Кем он спасен от перелома ног!

[Бе 1928]

И стихотворение из ленинградского еженедельника "Бегемот":

НЕТ ПОКОЮ

Организовано общество развития и распространения идеи кремации в РСФСР — ОРРИК

(Вечерняя "Красная газета")