Романы Ильфа и Петрова

Англо-бурская война 1899-1902, о которой много писали газеты и иллюстрированные журналы, вносила струю романтики в затишье конца 1890-х гг. "Буров знали все, — пишет В. Шкловский, — знали цилиндр президента Крюгера, и сейчас я помню фамилию бурского генерала Девета и узнал бы его по портрету". Дети и подростки рубежа веков увлекались игрой в англичан и буров, а иные и пытались убежать на театр военных действий, "к бурам". "В Александровском парке хорошо было играть в англо-бурскую войну, известную по картинкам „Нивы“, которую выписывали у нас в семье", — вспоминает В. Катаев, и о том же говорит Маршак: "С того времени, как взрослые вокруг нас заговорили о войне в Трансваале, мы, ребята, превратились в буров и англичан" [Шкловский, Жили-были, 36; Катаев, Разбитая жизнь, 420; Дон-Аминадо, Поезд на третьем пути, 12; Дорошевич, Иванов Павел; Маршак, В начале жизни, 526 и др.].

Интерес к картинкам "Родины" может, таким образом, отражать регресс Лоханки-на в детство. Он укрывается от тревог взрослой жизни под крылом матери, которую ему заменяет Варвара (ср. слова "осиротевший Лоханкин", упоминание о варвариной "большой белой груди", возглас "Мамочка!" во время экзекуции и др.).

Объявления типа "Вот как я увеличила свой бюст..." не были обнаружены нами в "Родине" конца 1890-х гг., но обильно представлены в последующие годы belle epoque, когда господствовало мнение (как видно, разделявшееся и Лоханкиным — см. выше, примечание 6), что "красота женщины несовместима с недостаточной округлостью форм" [Ни 1913]. Предвоенные журналы пестрят рекламами на эту тему, например: "Метаморфоза бюста" (благодаря открытию Жанны Гренье) или "Каким образом можно получить красивую грудь" (с помощью пилюль Марбор), а также письмами читательниц вроде: "Я была очень худа, мой бюст был плоский, а плечи угловаты, так что даже лучшие платья, несмотря на все старания первоклассного парижского ателье, висели на мне, как на вешалке. Однако счастливый случай направил меня на верный путь... Нет больше плоского бюста и угловатых костлявых плеч" [Ни 17.1913]. В той форме, в какой она цитируется в ЗТ, данная реклама могла быть взята из "Синего журнала", где в 1913 печаталось объявление: "Каким образом мне удалось в течение месяца увеличить свой бюст на шесть дюймов".

Чтение дореволюционного журнала — типичное занятие отвернувшихся от советской жизни твердолобых староверов и затхлых обывателей. В "Мандате" Н. Эрдмана бывший генерал читает "Русские ведомости" и "Всемирную иллюстрацию" военных лет: "Не могу без политики. Всю жизнь по утрам интересовался политикой" [д. 3, явл. 1-2]. В рассказе И. Эренбурга "В розовом домике" дочь читает папаше-генералу "Московские ведомости" ("„На обеде у предводителя дворянства присутствовали...“, „высочайшим рескриптом назначается...”"), скрывая от него падение монархии [в его кн.: Бубновый валет]. В "Крокодиле" описывается "Вечер непьющего обывателя": Дома вечером Федот, / Он не склонен к пиву. / За четырнадцатый год / Он читает "Ниву" [Кр 19.1927].

Чтение старых новостей как знак застоя и праздности восходит к классике: Сужденья черпают из забытых газет / Времен очаковских и покоренья Крыма [Горе от ума]; Обломов-отец читает домашним третьегодичные газеты: "В Вене такой-то посланник вручил свои кредитивные грамоты". У Чехова семья убивает время, разглядывая "Ниву" 1878 г.: "„Памятник Леонардо да-Винчи перед галереей Виктора Эммануила в Милане”... „Хоботок обыкновенной мухи, видимый в микроскоп”" и т. п. [Накануне поста].

В рассказе А. Аверченко "Скептик" выведен персонаж, в ряде черт предвещающий Лоханкина: "Стеша был молодец 19-ти лет, всю свою пока недолгую жизнь пробродивший из угла в угол, самоуглубленный дурень, ленивый, как корова, и прожорливый, как удав [курсив мой. — Ю. Щ.; см. выше, примечание 4 о "фараоновой корове"; помимо словесного, отметим параллелизм с цитатой из Л. Андреева в синтаксисе]. С утра, восстав от сна, он умывался, напивался чаю и опять ложился на диван... Лежа на диване и перелистывая „Ниву“ за 1880 г., ждал обеда" [в кн.: Аверченко, Черным по белому]. О другом возможном прототипе Лоханкина у Аверченко см. ЗТ 21//5.

" Переплет цвета морской волны с брызгами " — гоголизм: ср. у Чичикова фрак " брусничного цвета с искрой" и сукно "наваринского дыму с пламенем" [Гоголь, Мертвые души, т. 1, гл. 7 и т. 2, "заключительная глава"].

13//12