"Коридор квартиры номер 37 узок, как щель. В первобытном состоянии коридор был широким и прохладным. Теперь сундуками, комодами, гардеробами, ящиками стены заставлены до потолка. Остался узкий черный тоннель, ведущий от парадного до уборной. Ходить надобно умело и робко. Пойдешь смело, и висок твой ударится об острый угол какой-то мебели или, как часто бывает с новыми людьми, в лицо шлепнется чья-то белая одежда, которую сушат в коридоре одинокие жительницы-франтихи" [В московской квартире тесновато..., Ог 27.02.27]. В дневнике К. Чуковского за 26 февраля 1933 записано: "В квартирах устанавливался особый... запах — от скопления человеческих тел. И в каждой квартире каждую минуту слышно спускание клозетной воды, клозет работает без перерыву" [Чуковский. Дневник 1901-1933].
Коридор второго типа, просторный и тоскливо-пустынный, наделяется почти поэтическими чертами — как антипод буржуазной уютной замкнутости — в рассказе В. Шкловского:
"Коридоры в московских квартирах, как улицы.
В больших квартирах коридоры, как улицы. Комнаты, как дома.
Обои в коридорах кажутся случайностью: на стенах должны быть окна.
Где-нибудь у двери сидят дети.
Нужно было бы посыпать паркет песком и поставить урны.
На потолке — тусклая скупая желтая лампа.
Кончается улица коридора тупиком, уборной, ванной, холодом.
Один коридор такой, казалось мне, шел с улицы на улицу, совсем переулок.
Он выходил на два парадных..." [Шкловский, Рассказы, 94.]
Бывавший частым гостем одной из таких больших квартир в послевоенные годы, комментатор ручается за точность и меткость образа.
Сочетание обоих видов коридора находим в воспоминаниях об одном из крупнейших художников XX в.:
"В конце длинного захламленного коридора с дверьми направо и налево с указателями фамилий жильцов последняя дверь вела к Филонову [Курдов, Памятные дни и годы, 43].
Английский гость, как большинство иностранцев, выносит из московской "коммуналки" самые мрачные впечатления: