Романы Ильфа и Петрова

— Не дам ей пропасть. Душа горит... На кровати лежит! — продолжал выкликать Никита. — Цельный гусь, четверть хлебного вина... Что ж, пропадать ей, православные граждане?.. — Выражение "цельный гусь" обозначает не птицу, как могут подумать сегодня некоторые читатели (ср., например, недавний французский перевод: "Une oie entiere, avec un quart d’alcool de grain!" [Ilf et Petrov. Le veau d’or, 304]), а меру спиртных напитков — "четверть", которая, в свою очередь, представляла собой не нынешнюю "четвертинку", а бутыль объемом около трех литров. "Хлебное вино" — то же, что водка [см. ЗТ 4//3].

И. Ильф записывает слова из языка пьяниц, обозначающие меры вина: "Диковинка, полшишки, сотка, мерзавчик, гусь, бутылка, сороковка, две полбутылки, двадцатка" [ИЗК, 123]. В первом издании ДС их употреблял персонаж по имени Сапёжников: "У него, бродяги, под соломой целый „гусь“ запрятан, четвертуха вина... Вчетвером целого „гуся“ одолели и легли спать..." [Ильф, Петров, Необыкновенные истории..., 389; кавычки соавторов]. Еще примеры: "Может, еще по одному гусаку дербалызнем? [Ал. Флит, Братья писатели (Литературные пародии). Шаржи Б. Малаховского. Л., 1935]. "Два „гуся“, две таких симпатичных бутылочки по ноль семьдесят пять" [В. Аксенов, Апельсины из Марокко (1963), гл. 5].

"Душа горит" — из экспрессивного языка тех русских пьяниц, которые уже в XIX в. научились трансцендировать свою слабость как порыв мятущейся души. Фраза эта типична для состояния исступления, когда выпить требуется безотлагательно. "Дядечкин выпивает два стакана воды, но... горит душа!" [Чехов, Мошенники поневоле]. "Когда душа горит, из наперсточка ее не зальешь" [Л. Андреев, Дни нашей жизни, д. 4]. "— Стой! — закричал вдруг горбун. — Давай назад! Душа горит" [растратчики в Арбатове; ЗТ 3]. Подайте молодцу вина, / Горит отчаянно душа. / Вином пожара не зальешь, / Метелицей не заметешь ² [из песен московских извозчиков времен нэпа: А. Явич, Книга жизни, 93]. "Душа горит. Вот она, святая слеза Богородицы, — он поднял стакан на свет" [КП 19.1928].

В воспоминаниях В. В. Вересаева "В юные годы" (вышли в 1927) описана сцена пожара, в которой можно видеть вероятный прообраз подвига дворника Никиты Пряхина. Владелец и спаситель горящего имущества, в романе совмещенные в одном лице, у мемуариста разделены:

"Лавочник кубарем вертелся вокруг пылающей лавки и повторял рыдающим голосом, хватаясь за голову: — Укладочку, укладочку мне вытащить, ах ты боже мой! В задней горнице стоит под кроватью!.. Господи, г-господи! Пустите же меня!.. — Бабы выли и держали его за полы, чтобы он не бросился в огонь". Дворник Григорий бросается в пламя и вытаскивает "оранжевый сундучок, обитый жестью" [Вересаев, Воспоминания, 40-41].

Ср. "огненные слезы" Никиты, его выкрики "На кровати лежит!", попытки удержать его за ноги, а также — более опосредствованная перекличка — сундучок Пряхина, на котором тот дремлет во время пожара.

Примечания к комментариям

¹[к21//1]. Самовыражение — известный штамп, ср.: "Поездка по Волге-лучший отдых"; "Решение математических задач он считал лучшим отдыхом" [из Ог 1927]. В роли "лучшего отдыха" в аскетической культуре пятилеток поощрялись и другие хобби, например: "За столом сидел человек и прилежно снимал переводные картинки. Он всегда, когда очень уставал и знал, что долго не заснет, считал лучшим способом отдохнуть и развлечься — переводные картинки. „Дать остыть мозгам"— называл он этот способ" [Б. Левин, Возвращение //Б. Левин, Голубые конверты; курсив мой. — Ю. Щ.\.

²[к 21//12]. Цитата нами исправлена: у мемуариста стоит кипит вместо горит, хотя второй глагол лучше согласуется с пожаром. Вероятно также, что надо читать водой вместо вином (как у А. Явича) в последней строке.

22. Командовать парадом буду я

22//1