Романы Ильфа и Петрова

Знакомая мне учительница французского языка Эрнестина Иосифовна Пуанкаре... Того, чего хотел добиться друг моего детства Коля Остен-Бакен от подруги моего же детства, польской красавицы Инги Зайонц. — Остен-Бакен — переиначенное Остен-Сакен, фамилия остзейских баронов. Ср. также: "...друг ее детства... барон Владимир Штраль" [Чехов, Который из трех?]. Эти ссылки на фантастических друзей и знакомых чем-то напоминают формулу "наш добрый доктор математики Бернгард Гернгросс", пародирующую штампы определенного типа переводной литературы [см. ЗТ 18//22], но здесь ситуация несколько иная. В глумливой речи Остапа переплетается лексикон нежных чувств и аристократических воспоминаний (любовное ухаживанье, друзья детства, польская красавица, учительница французского языка и т. д.) с жестким языком криминального следствия и ультимативных требований, долженствующим припереть к стенке подпольного миллионера. Знаменитая фраза "подруга моего же детства" решает это слияние двух манер особенно комично, ибо обходится минимальными средствами — внедрением маленькой частицы "же" (другой пример аналогичного употребления "же" см. в ЗТ 29//11, последняя цитата). По ходу своей речи Остап откажется от сентиментального компонента, оставляя деловой и судебный, хотя также окрашенный пародийно ("...я не стану вздыхать напрасно... Считайте серенаду законченной... Я пришел к вам как юридическое лицо к юридическому лицу... господа присяжные заседатели..." и т. д.).

Иностранцы-учителя, гувернеры и т. п., у которых к имени-отчеству приделаны русские флексии, а фамилия имитирует иноязычное слово или имя (в данном случае — с политической окраской), нередки в юмористике. Ср. у Чехова: Альфонс Людовико-вич Шампунь, Уилька Чарльзовна Тфайс, Бьянка Ивановна Жевузем, Луиза Францов-на Пферд; француз Пуркуа ("На чужбине", "Дочь Альбиона", "В пансионе", "У телефона", "Глупый француз").

22//2

Я пришел к вам как юридическое лицо к юридическому лицу. Вот пачка весом в 3—4 кило... Папка продается за миллион. Если вы ее не купите, я сейчас же отнесу ее в другое место. — Фраза "Я пришел к вам..." записана Ильфом в ИЗК, 146.

Предложение купить папку (в ЗТ 20 и ЗТ 30 называемую "жизнеописанием" Корейко) имеет параллель в "Мудреце" А. Н. Островского, где Голутвин предлагает Глумову приобрести составленную им "биографию" Глумова, угрожая в противном случае "продать в журнал".

22//3

Первая ваша жизнь всем известна. От десяти до четырех вы за советскую власть. Но вот о второй вашей жизни, от четырех до десяти, знаю я один. — Оборот, которым в риторике эпохи описывались двуличие и мимикрия враждебных коммунизму граждан. В рассказе И. Оренбурга "Бубновый валет" (в одноименной книге) о гадалке Квачке говорится: "До четырех Квачка честная гражданка". Портрет обывателя, тайного врага советской власти, в фельетоне М. Кольцова: "26-й и 27-й годы. Вошь жива. Она уже совсем приобвыкла, прижилась... От десяти до четырех помогает строить социализм... От десяти до четырех она, затершись в толпах трудящихся, будет вприпрыжку праздновать который-то Октябрь. А после четырех — дома, у самовара, среди своих — у вши полугрустная, понимающая ироническая усмешка..." [В дороге (1927), Избр. произведения, т. 1]; курсивом мы выделили мотив мимикрийного слияния с массой, имеющийся, как известно, и у Корейко [см. ЗТ 4//1 и 5].

22//4

...Вы произошли не от обезьяны, как все граждане, а от коровы... Это я говорю вам как специалист по рогам и копытам. — Первая фраза есть в ИЗК, 235. Вторая, возможно, имеет еврейский акцент, ср. диалоги персонажей Бабеля: "Это я говорю вам как шамес, а не как сват" [Закат].

22//5

...Остап говорил в скверной манере дореволюционного присяжного поверенного, который, ухватившись за какое-нибудь словечко, уже не выпускает его из зубов и тащит за собой в течение всех десяти дней большого процесса. — Ср. частично сходные наблюдения в воспоминаниях А. Мариенгофа о литературных дискуссиях начала 20-х гг: