Романы Ильфа и Петрова

В пассаже идет речь о полете Р. Амундсена к Северному полюсу на дирижабле "Норвегия" ("Норге") в мае 1926 — событии, широко освещавшемся советскими средствами информации, в особенности потому, что аэронавты для вылета на Шпицберген использовали советскую территорию (город Троцк, бывшая Гатчина). "Я стоял в толпе, когда к Северному полюсу отправлялась в первый рейс экспедиция Амундсена — Нобиле, и изящная „Норвегия", старшая сестра злополучной „Италии", разворачивалась в ленинградском небе" [Успенский, Записки старого петербуржца]. Полет "Норге" воспевался в стихах [например, Вс. Рождественского в КП 20.1926]. История "Италии" отражена в другой главе романа [см. ЗТ 13//21].

Вопрос огоньковской "Викторины": "49. Чем известен дирижабль „Норвегия"?" Ответ: "На нем Амундсен совершил путешествие на Северный полюс" [Ог 06.05.28].

30//6

Просто два врача-общественника едут в Москву, чтобы посетить Художественный театр и собственными глазами взглянуть на мумию в Музее изящных искусств. — По поводу "мумии" французский комментатор ЗТ довольно уверенно утверждает, что речь идет о мавзолее

B. И. Ленина [Ilf et Petrov, Le veau d’or, 499]. Подобного рода намеки, часто камуфлированные переименованием и переносом в другое место, отнюдь не чужды соавторам [см. хотя бы ДС 3//3]. Наряду с МХТом и в отличие от египетских мумий Музея изящных искусств, мавзолей несомненно был одной из главных достопримечательностей Москвы и объектом обязательного паломничества для гостей столицы. Соблазнительно думать, что в словах Бендера за древней мумией скрывается совсем другая мумия. Вопрос лишь в том, могли ли соавторы пойти на столь рискованное озорство, предполагающее к тому же весьма непочтительное отношение к советским святыням, не вполне вяжущееся с известной нам лояльной позицией писателей.

Заметим, что в мае 1930 [см. ЗТ 29//2], когда происходит этот разговор между Бендером и Корейко, мавзолей был закрыт, так как на месте старого здания ("великих деревянных ступеней на Красной площади", как называет его М. Кольцов, Ог 20.11.27) возводилось нынешнее гранитное, открытое в дни 13-й годовщины Октября. Под врачами-общественниками, видимо, подразумеваются врачи, работающие (по современному выражению) "на общественных началах", часто уже ушедшие на пенсию, но чьи знания и опыт еще находят применение в советском здравоохранении.

30//7

Знаете, Лев Рубашкин, не пробуждайте во мне зверя, уходите отсюда. — Данное выражение было весьма распространено в эпоху символизма, ср. у А. Блока: Она любила только зверя / В нем раздразнить — и укротить... [В те ночи светлые, пустые...]; "Этим можно только озлобить человека и разбудить в нем зверя" [Интеллигенция и революция]; у Ф. Сологуба: "Его задача — усыпить в человеке зверя и разбудить человека" [Творимая легенда, 251]; в "Докторе Живаго": "Если бы дремлющего в человеке зверя можно было остановить угрозою. [1.2.10]. Метафора дремлющего в человеке и пробуждаемого зверя идет, вероятно, от романа Э. Золя "Человек-зверь" (La bete humaine), в котором она является главной темой и пронизывает весь сюжет, хотя буквальное выражение "пробудить в ком-то зверя" в тексте не встречается (есть близкие перифразы, например: "Еп lui, l’inconnu se reveillait, une onde farouche montait...", "Cet eveil farouche de l’ancien mile", "II ne s’appartenait plus, il obeissait... a la bite enragee... qu’il sentait en lui", "Le vin... dechainait en lui la brute", и т. n. [Zola, La bete humaine, 266, 302, 78, 407]).

30//8

Остап... увидел черное абиссинское небо, дикие звезды и все понял. — Ср.: "Он сидел под большими абиссинскими звездами...." [ДС 12]. Образ восходит, видимо, к Н. Гумилеву: Как любил я бродить по таким же дорогам, / Видеть вечером звезды, как крупный горох... [Абиссиния].

Другое вероятное созвучие находим в известной повести А. Неверова "Ташкент — город хлебный" (1922). Деревенский мальчик в голодный год пробирается в далекий Ташкент, где, по слухам, дешев хлеб. Как и героя ЗТ, его выбрасывают из поезда на маленькой среднеазиатской станции. "Увидел Мишка небо черное, украшенное крупными звездами, степь черную, без единого звука, понял не сразу" [гл. 30; курсив мой. — Ю. Щ.].

30//9