Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный.

Ланселот при этих словах поднялся и вышел в несказанной тревоге от того, что мэтр Тулузский откроет Галеоту.

Как только он ушел, мэтр Эли продолжил:

– Сир, вы, несомненно, один из мудрейших правителей в мире; если вам и случалось совершить безрассудство, то по доброте душевной, а не по недостатку разума. Позвольте мне дать вам один здравый совет: никогда не говорите мужчине или женщине, вами любимым, того, что причинит им душевную боль. Я говорю это применительно к рыцарю, который только что вышел и которым вы так дорожите. Если бы он остался, он услышал бы то, что его бы устыдило и опечалило в душе.

– Так вы его знаете, мэтр, если так говорите?

– Разумеется, хотя никто не известил меня, кто он таков. Это лучший из ныне живущих рыцарей; это леопард из ваших снов.

– Но, дорогой мэтр, разве лев не сильнее леопарда?

– Сильнее.

– И лучшего рыцаря знаменует лев?

– Вы верно говорите. Теперь послушайте меня: ваш друг – первейший рыцарь среди ныне живущих; но после него явится другой, лучше него.

– Вы знаете, каково будет его имя?

– Я пока не доискивался этого.

– Откуда же вам известно, что он будет лучшим?

– Потому что он положит конец превратным временам Великой Бретани и займет последнее место за Круглым Столом.

– Но почему бы все это не совершить моему собрату?

– Потому что он не таков, чтобы пойти на это, не найдя себе погибели или, по меньшей мере, не утратив способности владеть своими членами. А первопричина в том, что ваш друг не обладает всеми совершенствами того, кто обретет Святой Грааль. Рыцарь, которому дарована эта честь, будет целомудрен душой и непорочен телом; ни одна дама или девица не завладеет и малой толикой его помыслов. Вы сами видите, что собрат ваш отнюдь не таков.

Мерлин изрек: «С Восточных островов нагрянет дивный дракон, и полетит из края в край, и содрогнутся от ужаса все, кто узрит его. Он низвергнется на королевство Логр со всеми тридцатью золотыми головами, более прекрасными, чем имел он изначально. И перед ним простерлись бы все земли, и он бы покорил смятенное королевство, когда бы леопард не отвратил его от этого и не вынудил склониться перед тем, кого он поборол. Тогда дивный дракон и леопард возлюбят друг друга так, будто у них отныне единое сердце. Когда же златоглавая змея приманит леопарда к себе, дракон не вынесет этой разлуки и умрет».

Вот что сказал Мерлин. Я знаю доподлинно, что дивный дракон – это вы, и что златоглавая змея, которая похитит у вас леопарда, – моя госпожа королева, любимая рыцарем так, как только может быть любима дама.

Вы знаете, что королеву обвиняют в самой черной измене; она невиновна, разумеется; но сию невзгоду она терпит в наказание за бесчестие, навлеченное ею на лучшего и величайшего из государей. Я непременно хотел сказать вам это; вот почему я просил вашего друга удалиться, чтобы не дать ему услышать то, что преисполнило бы его стыда и печали. Зная притом вашу стойкость и благоразумие, я не боюсь, что вы откроете вашему другу или королеве то, что я вам сейчас говорю.

Галеот сказал:

– Я вам признателен за все, о чем вы мне поведали, и меня сильно огорчает, что я не могу воспрепятствовать грядущим бедам. Однако, мэтр, извольте просветить меня в том, что касается лично меня. Что это за мост о сорока пяти досках, который мне придется перейти? Ученые мужи утверждают, что доски эти соответствуют годам, месяцам, неделям или дням, не говоря при этом, какой из четырех сроков стоит брать в расчет.

– Остерегайтесь спрашивать об этом, – сказал мэтр Эли, – один из четырех равен сроку вашей жизни; а мне не верится, что есть на свете хоть один человек, который, узнав достоверно день своей смерти, мог бы с той поры вкушать малейшую радость, малейший покой. Ничто так не ужасает, как смерть; но если мы настолько страшимся погибели телесной, не должна ли нас устрашить еще более погибель души?

– Именно поэтому, – ответил Галеот, – чтобы быть во всеоружии против погибели души, я и хочу знать срок жизни телесной. Я хочу приготовиться к благой кончине и загладить все грехи, содеянные мною до сих пор.