Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный.

– Внемлите, сеньоры бароны Бретани, приговору, вынесенному по указу короля Артура против женщины, чрезмерно долго состоявшей с ним, королем, в сожительстве. Дабы воздать по справедливости за оное злодеяние, надлежало бы лишить виновную жизни; но нам следует принять во внимание, что она долгое время, хотя и не по праву, имела честь разделять ложе с королем. Правосудию будет довольно, если с нее совлекут все то, во что она была облачена в день своей свадьбы. Поскольку она носила корону, не имея на то основания, то волосы, ее принявшие, будут обрезаны, равно как и кожа рук, возложивших ее на голову. Скулы обеих щек, куда было наложено святое миро, будут усечены; в этом виде она удалится из страны Логр и никогда более не посмеет предстать перед господином нашим королем.

Велико же было возмущение мессира Гавейна и баронов Логра, когда они выслушали приговор. Все наперебой заявляли, что нипочем не останутся при дворе, где выносят подобные суждения. Мессир Гавейн высказался первым:

– Если бы к этому не был причастен монсеньор король, то те, кто на это согласился, были бы навеки опозорены.

То же самое сказал и мессир Ивейн. Кэй-сенешаль зашел еще далее, провозгласив, что готов сразиться с лучшим из рыцарей, вовлеченных в столь мерзкое судилище, кроме короля. Посреди нарастающей смуты Галеот метнул взор на своего друга и подал ему условленный знак. Тотчас Ланселот растолкал толпу баронов силой, не прося дать ему дорогу; на пути ему попался Кэй-сенешаль, желающий выдвинуть себя в защитники королевы; он грубо развернул его к себе, схватив за руку. Обозленный Кэй заново протиснулся вперед него.

– Назад! – крикнул Ланселот. – Предоставьте заботу о защите королевы тому, кто лучше вас!

– Лучше? – сказал Кэй.

– Лучше.

– И кто же это?

– Скоро увидите.

Затем, отстегнув пряжку своего роскошного плаща и не глядя, кто его подберет, он в тунике подошел к самому креслу короля.

– Сир, – произнес он, – я был вашим рыцарем, сотрапезником Круглого Стола; все это по вашей милости, за которую вас благодарю. Я вас прошу меня от этого уволить.

– Как! Дорогой мой друг, вы говорите всерьез?

– Да, сир.

– Даст Бог, вы не сделаете этого. Как же так! Вы откажетесь от чести, о которой мечтают столь многие!

– Я так решил, сир, я не желаю больше принадлежать вашему дому.

– Если вы не слушаете ни моих увещеваний, ни всех этих баронов, вот моя рука, я избавляю вас от всех уз верной службы, которыми вы были связаны со мной.

– Теперь же, сир, от своего имени и от имени многих рыцарей, присутствующих здесь, я спрашиваю, кто составил приговор, вынесенный против чести госпожи моей Королевы?

– Это я, – живо ответил король, – и я не думаю, что найдется хоть один человек, склонный назвать его суровым; скорее уж его сочтут чересчур мягким. Но к чему об этом спрашивать?

– К тому, что я объявляю лжесвидетелем и изменником любого, кто был причастен к этому приговору. И я готов это отстаивать против него или против всего суда в целом.

– Послушайте меня, Ланселот; я не забыл ваших великих заслуг; что бы вы ни говорили, я не могу вас ненавидеть. Однако с вашей стороны немалая дерзость – оспаривать мой приговор, и я не сомневаюсь, что найдется боец, который заставит вас об этом пожалеть.

– Это еще будет видно, а я готов доказать ложность этого приговора не только против одного, но против двух лучших рыцарей, желающих отстаивать его правоту; и если я не заставлю их сознаться в клятвопреступлении, пускай меня повесят за шею!

– О! чудесно, – вмешался тут Кэй, – я прощаю Ланселоту оскорбление, которое он мне нанес. Он, видно, пьян или не в своем уме, если хочет один сражаться против двух рыцарей.

– Сир Кэй, сир Кэй, – ответил Ланселот, пылая гневом, – говорите, что вам угодно; но знайте, что я готов выступить в защиту королевы не то что против двух, но против трех лучших рыцарей, пособников приговора. Более того, да будет вам известно, что за все королевство Бретань вам не стоило бы соглашаться быть четвертым. Надеюсь, сенешаль, король не будет возражать, если увидит вас на стороне защитников приговора, который я объявил лживым и бесчестным.

– Да Боже упаси, – сказал король, – чтобы трое сплотились против одного, когда моим рыцарям частенько случалось сражаться по одному против троих чужеземцев!

Но бароны Кармелида, возмущенные тем, что их приговор оспорен, приняли вызов и выставили свои заклады. Однако король еще упирался.

– Вы не знаете, – говорил он им, – что Ланселот – один из лучших рыцарей в мире; и я не хотел бы видеть, даже ценою моего королевства, как он умрет позорной смертью.

– Сир, – сказал Ланселот, – бой должен быть проведен; ибо я настаиваю, что приговор несправедлив и что все, кто не побоялся в нем соучаствовать, поступили вероломно.

Затем он преклонил колени и отдал свой заклад королю, которому скрепя сердце пришлось согласиться на это испытание. Бароны Кармелида выбрали трех своих лучших рыцарей, рослых, широкоплечих; старшему из них едва минуло сорок лет. Бой был назначен на ближайшее воскресенье, первое после Пятидесятницы.