Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный.

Королеву в ожидании дня, когда решится ее честь и жизнь, препроводили в избранный ею дом ее рыцари, которые не могли совладать со страхом за исход столь неравного боя[208].

LXX

Как нетрудно было догадаться, никто не посмел оспаривать у Ланселота честь защищать королеву: после того, что он высказал Кэю-сенешалю, кто бы мог надеяться, что предпочтут его? С противной стороны три рыцаря из Кармелида заявили, что готовы отстаивать приговор, вынесенный той, что назвалась королевой. Ланселот непременно желал биться со всеми троими разом; но Галеот этого не допустил и задал условия битвы: если первый рыцарь будет побежден, на смену ему должен выйти второй, а за ним и третий.

Когда заклады были отданы в руки короля Артура, каждый пошел облачаться. Ланселоту пристегнули шоссы и надели кольчугу; мессир Гавейн предложил ему свой славный меч Эскалибур[209]. Когда осталось покрыть лишь голову и руки, он сел на ездового коня и подъехал к оградам вместе с Галеотом, Королем с Сотней Рыцарей, мессиром Гавейном и многими прочими. Перед ним шествовал Лионель, неся его шлем и щит; второй оруженосец правой рукой вел в поводу его боевого коня, а в другой держал его глефу. Ограждения были устроены между домом короля, лесом, широкой рекой и лугом. Обе королевы сидели у окон: самозваная Гвиневра наверху, подлинная ниже, зато в окружении мессира Ивейна, сенешаля Кэя, Грифлета – сына До[210], Бедивера и других рыцарей ее дома.

Прибыли три рыцаря из Кармелида, одетые в доспехи, кроме головы и рук. Они были великорослы и хороши собою. Ланселот вначале приблизился к королеве: она поцеловала его на виду у всех и препоручила Сыну Божьему. Ободренный этим, он надел рукавицы, завязал ремни шлема и перевесил щит на шею. Его боевой конь в богатом облачении ожидал его; он сел верхом и взял из рук второго оруженосца глефу, как уже проделали три других рыцаря. Окна ломились от зрителей, а те, кому не досталось места, поднялись к стенным зубцам.

Ланселоту не терпелось услышать, когда затрубит рог.

– Мессир Гавейн, – окликнул он, – что же вы медлите, пускай трубят!

Рог прозвучал; Ланселот, с глефой на упоре и щитом на груди, пришпорил коня. Его поджидал первый из трех рыцарей; глефы скрестились и ударили в щиты; у рыцаря из Кармелида древко поломалось, а лезвие Ланселота, разорвав петли кольчуги и кожу, проникло в сердце и пронзило спину насквозь; рыцарь бездыханным телом упал на лугу. Ланселот объехал его, прислонил свою глефу к дереву, сошел с коня и привязал его к суку; затем, прикрыв голову щитом и держа в руке свой добрый меч, он вернулся к сбитому рыцарю и велел ему встать; тот не ответил: он был мертв. Ланселот отвязал его шлем, откинул забрало, отсек ему голову и вытер меч о зеленую траву, прежде чем вложить его в ножны.

Вот мессир Гавейн во второй раз трубит в рог; второй боец скачет во весь опор на своем жеребце. Они ударяют по верхам щитов; у рыцаря сломана глефа; Ланселот расколол ему щит, но не задел кольчугу; тогда он хватает противника поперек, приподнимает в седле, бросает через конский круп и, вонзив в землю свою глефу, возвращается к рыцарю из Кармелида, который уже встал и прикрыл себе голову разбитым щитом.

– Успокойтесь, – окликнул его Ланселот, – я бы постыдился биться конным, когда вы пеший.

Он спешился, привязал к дереву своего жеребца и вернулся к противнику, держа меч в руке. Он прежде всего рассекает ремень, на котором у рыцаря держится щит, а затем начинает рубить и дробить; на глазах у всех рыцарь залился кровью, пошатнулся, попятился в ужасе, но, хотя и побежден, еще не решается вымолвить отступное слово[211]. Озираясь, он с превеликим трудом поволокся к реке, словно для того, чтобы найти в ней убежище; но затем, видно, устыдился умереть подобной смертью и уже повернулся назад, когда увидел, что Ланселот снова заносит Эскалибур.

– Ах! Ланселот, – воскликнул он, – благородный рыцарь, от кого же и ждать пощады, как не от лучшего из лучших?

– Ты ее не получишь, – возразил Ланселот, – пока вслух не признаешь, что приговор, оглашенный против госпожи королевы, порочен, а те, кто его вынес, предатели и изменники.

– Я не хотел бы, конечно, – ответил рыцарь, – спасать свою жизнь, обвиняя судей: они сделали то, что должны.

– Лучше скажи, что они будут навеки опозорены перед всеми на свете честными людьми; а ты, пособник их измены, будешь убит.

Он замахнулся мечом, но тот дожидаться не стал и побежал через луг; когда дыхание его иссякло, он снова взмолился о пощаде.

– Дурной ты рыцарь, – сказал Ланселот, – дай-ка лучше поработать этому доброму мечу: не лучше ли умереть, чем произнести позорное отступное слово?

– Прибери меня Бог, вы правы: я дождусь смерти от вашей руки, я не мог бы ее принять от лучшего рыцаря.