Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный.

– Госпожа, я знаю, что Ланселот так любит вас, что ни в чем вам не откажет, чего бы вы у него ни просили. Если вы желаете когда-либо вернуться ко мне, извольте склонить его остаться в содружестве Круглого Стола; вы с легкостью добьетесь от него того, в чем он отказал нам вначале.

Королева слушала, не выдавая ни волнения, ни удивления оттого, что король заговорил о великой любви к ней Ланселота. Она ему ответила:

– Сир, Ланселоту и впрямь бы надобно питать ко мне великую страсть, чтобы он уступил моим мольбам в том, в чем откажет вашим. Но надо избегать причинить хоть малейшую досаду тем, кто любит нас. Если я уговорю его остаться с вами, разве не буду я сама лишена его общества? А ведь он сослужил мне службу лучшую, чем те, от кого мне более всего пристало ждать любви и покровительства. Вам я всегда была покорной и преданной супругой; вы же приговорили меня к казни, от которой меня только и уберегла великая доблесть Ланселота. Он упомянул то единственное добро, какое я сделала ему при Скале-у-Сенов, и так я бы поступила с любым другим рыцарем. А когда он увидел, как скоро вы предали забвению его великие услуги, оказанные вам; когда вы допустили его одного биться против трех могучих рыцарей, чтобы избавить меня от последнего позора, то не стоит и надеяться, что он пожелает остаться при вашем дворе, в числе ваших соратников, а не последует за Галеотом и за той, что обязана ему честью и жизнью.

Она умолкла; король, смущенный тем, что получил такую отповедь, подъехал к Галеоту. Ланселот, чтобы его избегнуть, вырвался вперед и ехал в отдалении. Наконец, препоручив их Богу, Артур дал наказ мессиру Гавейну сопровождать королеву до конца ее пути. Они прибыли в Сорелуа, где попечением Галеота Гвиневра приняла присягу от баронов. Мессир Гавейн простился с королевой, убедившись, что она облечена королевской властью.

Сразу после пира по случаю принятия новых полномочий королева отвела в сторону Ланселота, Галеота и госпожу Малеотскую, которая не пожелала жить от нее вдали.

– Ланселот, – сказала она, – вот я и разлучена с моим сеньором королем. Хоть я и подлинная королева Логра, дочь короля и королевы Кармелидских, я должна искупить грех, который совершала, деля ложе не с моим сеньором. Но с храбрецом, подобным вам, мой милый друг, какая дама стала бы краснеть за такое прегрешение и не нашла бы оправдания, по меньшей мере, на этом свете! Однако Господь Бог не внемлет куртуазным правилам, и угодить ему – не то же, что угодить свету. Я испрошу у вас один дар, Ланселот: позвольте мне блюсти себя вернее, чем когда мне грозило быть застигнутой врасплох. Во имя вашей ко мне любви я хочу, чтобы здесь вы не притязали от меня ни на что, кроме поцелуев и объятий. Это я за вами оставлю; а позднее, когда тому будет время и место, не откажу вам и в большем. Не тревожьтесь о моем сердце: оно не может принадлежать никому иному, даже если бы я пожелала. Милый, любезный друг, знайте, что я сказала монсеньору королю, когда он пришел просить, чтобы я уговорила вас остаться при дворе: что мне куда приятнее быть с Ланселотом, а не с ним.

– Госпожа, – ответил Ланселот, – то, что угодно вам, не может быть неугодно мне. Ваша воля для меня закон; в ваших руках навеки и мое сердце, и моя отрада.

Таковы были условия, предложенные мудрой королевой, и Ланселот не пытался их преступить.

LXXII

Но что же делалось в Бретани, где по-прежнему пребывал король Артур? Воздействие зелья, все так же подносимого ему самозваной Гвиневрой, держало его в прискорбном ослеплении. Его мало заботило недовольство баронов: он являлся с нею всюду, он делил с нею ложе, когда не собирал большой двор. Тем временем весть о незаслуженной опале подлинной королевы Гвиневры разлетелась и за моря. О ней известили папу Стефана[215], и он, ни в коей мере не одобряя, чтобы столь великий король разошелся с той, с которой был повенчан перед ликом Святой Церкви, прежде чем брак объявят недействительным [216], послал в Бретань кардинала, дабы пресечь такое непотребство. Король Артур остался глух к увещеваниям римского легата, как и до того к мнению своих баронов; так что на все королевство Бретань был наложен интердикт, и оно целых двадцать девять месяцев оставалось без Святого Причастия.

Но однажды случилось так, что мнимая королева, пребывая в Бредигане, ощутила приступы сильнейшей боли во всех своих членах. Она лишилась сил; ноги ее распухли и налились гноем; отныне одни лишь глаза да язык повиновались ей. Король созвал лучших лекарей своего королевства; никто из них не сумел найти ни причину этого недуга, ни снадобья, чтобы его одолеть. Артура это весьма огорчило; но он постарался это скрыть, зная, сколь мало расположены разделять его тревогу добропорядочные люди его дома.

Мессир Гавейн сказал ему однажды:

– Сир, вас много упрекают за то, что вы живете вовсе не по-королевски: вы словно избегаете общества ваших баронов, тогда как прежде вы всегда были готовы затевать веселье. Нет уже выездов в лес и на реку, пиры не идут за пирами; все наши дни мы проводим в мрачных раздумьях.