Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный.

– Полезай в мою телегу; завтра утром ты ее увидишь своими глазами.

В телегу же в те времена садились не иначе, как утратив и всякое добро, и всякую честь. Когда желали кого-то осрамить, его в нее и сажали: его возили по улицам города[278], и любой поносил его, как только мог.

– Карлик, – сказал Ланселот, – уж лучше я пойду за тобой пешком.

– Тогда я поеду в другую сторону.

– Но, по крайней мере, если я сяду, я точно догоню королеву?

– Да, завтра до Первого часа.

– Тогда я сяду.

Карлик огрел клячу своим кнутом; и вскоре они повстречали мессира Гавейна и двух его оруженосцев, из коих один вез его шлем, а другой его глефу и щит. Мессир Гавейн осведомился у карлика о королеве, как и Ланселот до него.

– Садись в телегу, и я тебе покажу ее завтра утром.

– Боже упаси, чтобы я обменял свое доброе имя на позор, а своего коня на твою телегу!

– Вижу я, – ответил карлик с ухмылкой, – что ты больше боишься позора, чем этот несчастный рыцарь.

– Мне жаль его. Вассал, – прибавил он, – сойдите и не выставляйте себя на позорище: я дам вам нового коня, он вам куда более под стать, чем эта телега.

– Э, нет, – вмешался карлик, – он обещал остаться со мною до конца дня.

– Не бойся ничего, карлик, – ответил Ланселот, – я сдержу свое обещание.

– Сожалею, – сказал мессир Гавейн, – ибо доблести вам вроде бы не занимать, а вы навлекаете на себя хулу. Оставьте позор тому, кто его заслужил.

– Сир, – возразил Ланселот, – я его на себя не беру.

– Кто же вы такой, если говорили нынче утром, что давали мне коня?

– О! я вас понимаю: вы думаете о том, которого я у вас позаимствовал; не беспокойтесь, я его верну.

Мессир Гавейн, не докучая ему более, последовал за телегой и, выйдя из леса, остановился вместе с нею у ворот красивого замка. Они вошли; заметив рыцаря в телеге, люди стали спрашивать, за какую провинность он туда водворен. Карлик не отвечал; но каждый принялся освистывать хулимого, бранить и закидывать грязью, как отступника на ристалище. А мессир Гавейн, проникнутый сочувствием к нему, проклинал тот час, когда была придумана телега.

Они лишь прошли напрямик этот замок, называемый Вратами Горра. Там начиналась земля короля Бодемагуса, где томились бретонские пленники, не в крепостях или твердынях, но в открытом городе, и без того вполне огражденном быстрой глубокой рекой и обширными топкими болотами.

XCIV

День клонился к вечеру, когда они достигли другого замка небольшой величины. Две девицы с середины двора подошли к ним и приняли с почестями мессира Гавейна. Но, увидев в телеге второго рыцаря, они спросили у карлика, в чем он провинился; и он им изложил, как они повстречались.

– Ах, господин рыцарь! – сказали они тогда Ланселоту, – вместо того, чтобы гордо нести голову, вы должны были прятаться ото всех глаз.

С видом ничуть не униженным Ланселот спросил карлика:

– Когда ты мне покажешь то, что обещал?

– Будьте покойны: завтра утром.

– Ты не можешь подвезти меня еще?

– Нет, мы должны заночевать тут; вы приедете завтра.

Ланселот сошел с телеги, поднялся по башенной лесенке, заметил слева от себя прекрасную опочивальню, вошел туда и разлегся на богатом ложе, после того как закрыл окна и снял доспехи. На жерди[279] висел плащ; он его снял, завернулся в него и обернул голову, чтобы его не узнали.

Едва он лег, как пришла девица и выразила крайнюю досаду, увидев, что он занял этот покой и это ложе.

– Его только украсило бы то, что я им не пренебрег, – ответил Ланселот.

– В самом деле! Скоро увидим, не лучше ли вам будет на ложе покрасивее этого.

Когда она выходила, вошел мессир Гавейн со второй девицей.

– Вы пойдете, сир? – сказал ему мессир Гавейн, – там протрубили обед.

Ланселот ответил вполголоса, что он не будет обедать и что ему нездоровится.

– Ясное дело, – проронила девица, – у него есть причина для хвори, а если он чувствителен к стыду, ему впору мечтать о смерти. Я ни за что на свете не хотела бы оказаться с ним за одним столом. Воздержитесь от этого, сир рыцарь.

Она проводила в залу мессира Гавейна и послала рыцарю из опочивальни яства, к коим он не притронулся. Когда убрали столы, мессир Гавейн осведомился, как дела у рыцаря, и пошел навестить его.

– Любезный сир, – сказал он, – почему вы остались голодным? Это не кажется разумным; быть может, у вас впереди еще немало подвигов; надо к ним получше приготовиться. Подкрепитесь, ради того, что вам дороже всего на свете.

Такими уговорами мессир Гавейн склонил Ланселота отведать кушаний.

Вернулась та девица, что так донимала его своими речами.

– Господин рыцарь, – сказала она, – а не посмеете ли вы взглянуть на богатую и красивую постель?

– Посмею ли? На это много смелости не надо.

Она пошла вперед него; они покинули башню и пришли в большую залу, устланную скошенной травой, от которой веяло сладчайшими благоуханиями. В одном конце залы виднелось превосходное обширное ложе, а в другой стороне еще одно поменьше, пониже, но еще роскошнее.

– Сир рыцарь, – сказала она, – вы видели когда-нибудь ложе прекраснее этого?

– Да, сотню раз я видел и богаче, и прекраснее.