Романы Круглого Стола. Бретонский цикл

После долгого приступа ясновидения поэт, не особо стараясь нас к этому подготовить, вводит Тельгесина, или Талиесина, только что прибывшего из Малой Бретани, который рассказывает, чему он научился в школе премудрого Гильдаса. Та система, которую излагает бард, отражает космогонические воззрения армориканской школы. Она признает высших, низших и промежуточных духов. Затем старый ведун переходит к обзору морских островов. Остров Плодов, иначе называемый Счастливым, – это обычное местопребывание девяти сестер, из которых самая прекрасная и мудрая – Моргана. Моргана знает тайны всех болезней и лекарства от них; она принимает любое обличье; она может летать, как в свое время Дедал, по своей воле перемещаться из Бреста в Шартр, в Париж; она учит «математике» своих сестер: Мороною, Мазою, Глитен, Глитонею, Глитон, Тироною, Титен и другую Титен, великую арфистку. «На этот-то Счастливый остров, – добавляет Тельгесин, – я под началом мудрого кормчего Баринта отвез Артура, раненного в битве у Камблана; Моргана[69] приняла нас благосклонно и, повелев уложить короля на ложе, коснулась рукой его ран и обещала залечить их, если он останется с нею надолго. Я вернулся, вверив короля ее заботам».

Inque suis thalamis posuit super aurea regem
Strata, manuque detexit vulnus honesta,
Inslicitque diu, tandemque redire salute
Posse sibi dixit, si secum tempore longo
Esset…

[В свой поместила покой, уложив на парчу золотую,

Рану его обмыла сама рукой осторожной,
Долго смотрела ее и сказала, что может здоровье
Все же вернуться к нему, если он на короткое время
С нею останется там… (лат.)]

Монмут в своей донельзя правдивой истории упомянул только, что смертельно раненный Артур был отвезен на остров Авалон, чтобы там найти исцеление; это казалось бы забавным несоответствием, если бы в бретонских жестах и преданиях остров Авалон и Страна фей не выступали обычно полноправной заменой Елисейским полям античности.

Вообще-то описание этого острова:

Insula pomorum que Fortunata vocatur,
[Остров Плодов, который еще именуют Счастливым (лат.)],

с его вечной весной и чудесным изобилием всего на свете, довольно плохо подходит для того острова Авалон, который позднее усмотрели в Гластонбери.

Наконец, в нашей поэме обнаруживается еще одна черта. Мерлин и Тельгесин наперебой рассуждали о свойствах конкретных источников и о природе конкретных птиц, как вдруг их прерывает некий бесноватый безумец; его окружают и расспрашивают о нем Мерлина. «Я знал этого человека, – говорит он, – юность его была весела и прекрасна. Однажды близ родника мы заметили множество яблок, на вид превосходных. Я взял их, роздал своим спутникам, а себе ни одного не оставил. Они посмеялись над моей щедростью, и каждый поспешил съесть то яблоко, что было ему дано; но спустя мгновение всех их внезапно охватил приступ бешенства, отчего они бросились в лес с ужасающим криком и воем. Человек, который перед вами, стал одной из жертв. Однако плоды эти были предназначены мне, а не им. За этим стояла одна женщина, которая давно меня любила и, дабы отомстить мне за равнодушие, раскидала эти отравленные яблоки в том месте, где я часто бывал. Но человек этот сможет вернуть себе разум, омочив губы водой из соседнего ключа».

Испытание закончилось удачно: придя в себя, безумец последовал за Мерлином в Каледонский лес; Тельгесин испросил такой же чести, а королева Ганеида больше не желала расставаться с братом. Все вчетвером углубились в лесную чащу, и поэму завершает пророческая тирада, произнесенная Ганеидой, которая внезапно стала почти такой же ясновидящей, как ее брат.

Как я уже говорил, эта поэма, отражение валлийских сказаний о пророке Мерлине, окажется небесполезной для французских прозаиков, а нам позволит лучше проследить развитие армориканской легенды, которая изложена во второй ветви наших Романов Круглого Стола.

IV. О латинской книге Грааля и о поэме про Иосифа Аримафейского

В начале примем как факт, доказательства которому нам придется привести позднее, что пять повествовательных сюжетов, образующих исходный цикл Круглого Стола, хоть и объединялись обычно в старинных рукописях, но были написаны раздельно, без первоначальных намерений согласовать их друг с другом. Как ныне очевидно, эти повествования были расположены в видимом нами порядке собирателями (да будет позволено мне это слово), которые, чтобы устранить несоответствия, связать их воедино, были вынуждены сделать довольно много вставок и добавлений.