Романы Круглого Стола. Бретонский цикл

Надевшему меня надлежит быть витязем, первейшим среди людей; и пока он будет препоясан сей перевязью, ему нет нужды опасаться бесчестья. Горе тому, кто пожелает сменить перевязь; он навлечет на себя величайшие бедствия. Только рукою женщины, дочери короля и королевы, предначертано заменить ее. Сия лишь единственно может заместить ее тем, что она носит на себе и любит более всего. Она даст нам, мечу и ножнам, истинное имя, каковое нам и подобает.

Насьен, желая видеть, помимо того, похожи ли обе стороны меча, протянул руку и повернул клинок обратной стороною. Он увидал, что оно было цвета крови и что на части, не скрываемой ножнами, было написано: Кто более меня превознесет, тому доведется более пенять на меня. Кому бы пристало счесть меня всего пригоднее, тому я окажусь опаснее всего, по меньшей мере, в первый раз.

Вот таковы были ложе, корона, меч и его перевязь. Но были к тому же три веретена, коих смысл окажется еще чудеснее. Первое возвышалось посреди деревянной спинки ложа. Напротив виднелось другое, укрепленное таким же образом. Третье располагалось поперек ложа, как бы сочленяясь с двумя другими. Из этих веретен первое было белым, как снег; второе алым, как кровь; третье – словно бы из прекраснейшего изумруда. Цвета сии отнюдь не были делом рук человеческих. И, поскольку некоторым пришло бы на ум усомниться в сказанном, уместно будет прояснить их смысл и происхождение. Это нас отвлечет немного от нашего повествования, но их история приятна для слуха; а сверх того, со знанием о сих веретенах сопряжено таковое и о корабле.

Когда грешница Ева, склонив слух к наущениям Врага, сорвала запретный плод, то вместе со вторым яблоком она отделила от древа ветвь, на которой оное росло. Адам взял его, оставив ветвь в руках у Евы, она же удерживала ее бездумно, как часто бывает с теми, кто сохраняет в руке предмет, с коим точно так же мог бы и расстаться. Едва лишь вкусили они плод, как натура их преобразилась: они воззрились друг на друга, зарделись при виде своей плоти и поспешили прикрыть руками срамные части.

Ева между тем все держала в руке ветвь. Выйдя из рая, она взглянула на нее; побег прелестно зеленел, и, оттого что произрос он от рокового древа, истока их погибели, она промолвила, что, памятуя о своем грехе, будет хранить его, как только может, и определит ему место, куда часто будет наведываться, дабы там оплакивать свое неповиновение. А поскольку не было еще ни ларца, ни шкатулки, куда бы можно было положить нечто, она воткнула ветвь в землю и обещала себе не забывать о ней.

В скором времени побег воспрял и укоренился; но следует нам сказать еще об одном: пока Ева держала его в руке, он знаменовал ей грядущее воздаяние и виделся чередою потомков, коих ей суждено было иметь. Такою, как Бог сотворил ее и предназначил пребывать в раю, ей надлежало оставаться девственной, не будучи подвластной смерти; но после ее и Адамова грехопадения от нее предстояло продолжиться роду человеческому[231]; и, узрев в побеге образ своих потомков, она молвила ему с улыбкой:

– Не отчаивайтесь; вы не навеки потеряли наследие, коего мы вас лишили.

Теперь, ежели нас спросят, почему не Адам унес ветвь из Рая, – коль скоро мужчина по натуре своей выше женщины, – мы ответим, что женщине ее и подобало сохранить, ибо через нее жизнь была погублена, через нее и должно было ее восстановить.

Побег этот вырос в могучее дерево; его ствол, ветви, листья и кора были белы, как свежевыпавший снег. Белый цвет есть цвет целомудрия. И тут надобно вам уразуметь, сколь сильно отдалены друг от друга девственность и целомудрие. Первая есть дар, принадлежащий любой женщине, которая никогда не знала телесного соединения; вторая же – высокая добродетель, свойственная тем, кто не имеет к оному соединению ни малейшего влечения; таковой пребывала еще Ева в день, когда была изгнана из рая и когда посадила в землю ветвь.