Романы. Рассказы

Сон не шел сегодня к ней. Лежа с открытыми глазами на кровати, осторожно, чтобы скрип пружин не разбудил Апета, Сирануш ворочалась с боку на бок и, спрятав голову под простыню, тихонько вздыхала. Разве заснешь, когда сердце так беспокойно ноет в груди, а множеству мыслей тесно в голове! Не шутка ведь, возвращаются люди, разделившие с нею одну судьбу, пережившие резню… А что, если на самом деле среди приезжающих окажется кто-нибудь из ее родных?.. При одной мысли об этом у Сирануш захватывало дух. Она невольно всматривается в прошлое. Хоровод лиц проносится перед ее глазами, мелькают забытые картины. Детство, дружная, трудолюбивая семья, мелкие радости и надежды на счастье — и вдруг все это исчезает, как дым, и Сирануш видит себя в доме турка с решетками в окнах. Она вспоминает тот страшный вечер, когда, сидя у окна своей темницы, увидела горящий город. Длинные языки пламени сквозь черный дым поднимались к небу. Тогда Сирануш ничего не знала. Только по неумолкающей стрельбе догадывалась, что там идет отчаянная борьба. Она измучилась, думая, спаслись ли ее родные — мать, брат, дети, — или они погибли под развалинами горящего дома. Где Апет? Он был в горах с Гугасом. Будь Апет в городе, она не очутилась бы в этой темнице, он непременно спас бы ее. И вдруг ночью, словно во сне, она услышала громкий, повелительный голос Апета. Увидев его, она лишилась чувств…

Сирануш закрыла глаза, чтобы отогнать эти страшные воспоминания, но напрасно…

…Дни скитаний по горам, когда они прятались от всего живого, таились, как затравленные звери, без хлеба и воды… Стычки с жандармами на каждом шагу, убитые и раненые… Она вспомнила, как раненые, лежа в лужах крови, протягивали руки к товарищам и с мольбой в голосе просили пристрелить, прикончить их; сделать это ни у кого не было сил, и люди уходили не оглядываясь.

Наконец переход к русским и избавление. События тех дней она помнила плохо. Истощенная от голода, от долгих скитаний по горам, она совсем ослабла и по целым дням лежала, бесчувственная ко всему окружающему. По ночам ее вели под руки, а днем укладывали на сухие листья где-нибудь в овраге. Окончательно она очнулась в палатке русских, где пожилые солдаты заботливо ухаживали за ней, поили молоком и кормили сухарями. Русские скоро уехали, у них были важные дела у себя на родине, а армяне остались одни, лицом к лицу с озверелым врагом. В Армении власть захватили дашнаки, мало чем отличавшиеся от турецких башибузуков, и опять началась ужасная жизнь. В те дни казалось, что дашнаки поставили перед собой задачу вконец стереть с лица земли остатки измученного армянского народа. Они установили кровавый террор, разграбили и разорили все. Тысячи бездомных людей умирали от голода и болезней на базарах и под заборами домов. Лес около Эчмиадзинского монастыря превратился в большое кладбище для несчастных беженцев.

Апет ненавидел дашнаков и не скрывал этого, — у него ведь с дашнаками были старые счеты, а теперь, видя, во что превращают они Армению, он сокрушался. «Ты помнишь кровопийцу Манукяна? — спрашивал он у Сирануш. — Так по сравнению со здешними дашнаками Манукян и его друзья выглядят просто ангелами». Апет не сидел сложа руки, а искал выхода, и это привело его в лагерь большевиков. Да иначе и быть не могло, других путей не было.

Сирануш вспомнила Александропольское восстание 1920 года. Апет дрался на бронепоезде «Вартан Заравар» за народную власть, а дашнаки кричали на всех перекрестках, что армянские большевики куплены турками, что они изменники родины. Как она боялась за жизнь Апета, старалась удержать его тогда! Но Апет никогда не отступал от своих убеждений.

Силы оказались неравными, и дашнаки подавили восстание. Апет в числе других оказался в застенке. Сколько натерпелась она в те дни, сколько мук перенесла, стоя с утра до поздней ночи у ворот тюрьмы в надежде получить весточку от Апета! Ее грубо отгоняли, заявляли, что жене изменника нет места в Армении, пусть, мол, она убирается в свое большевистское царство. Один бандит в офицерских погонах кричал у ворот тюрьмы, что ей нечего толкаться здесь и отнимать у людей время, все равно Апета не сегодня-завтра расстреляют. Голодная, смертельно усталая Сирануш возвращалась в свою лачужку на краю города и заливалась горькими слезами, сокрушаясь, что ничем не может помочь мужу: у нее не было ни копейки денег, чтобы передать в тюрьму Апету хоть кусок хлеба или немного табаку.

Потом побег. Отъезд в Баку, к своим. Гражданская война, голод, тиф…