Ромейское царство

С X в. появился и стал все более распространяться так называемый политический стих, который состоял из пятнадцати слогов с переменным ритмом и ударением на последнем слоге. Этот размер впервые использовал в своих духовных стихах неистовый Симеон Новый Богослов, стремившийся в своем рвении напрямую созерцать Бога, Его Свет. Но пятнадцатисложник оказался связан преимущественно с императорским двором и использовался во время царских церемоний, причем часто такие политические стихотворения делились на строфы, которые исполнялись различными хоровыми коллективами. Этот метод стихосложения служил и для написания дидактических поэм, встречался он в народной поэзии.

Сохранились и риторические произведения в духе греческого писателя-сатирика II в. Лукиана, такие как «Патриот», «Тимарион» в XII в., или рассказ начала XV в. «Пребывание Мазариса в подземном царстве», который написал о себе самом одноименный монах, Мазарис. К этому можно добавить популярные при дворе арабских халифов экзотические восточные романы-новеллы «Калила и Димна», «Варлаам и Иосаф» — версия жизни Будды, переведенные сначала в Византии, а потом на Западе, наполненные иносказаниями истории про животных, направленные против высокомерия знати и духовенства. Подобные потешные, пародийные и нравоучительные басни о животных и растениях писались в народном духе, полнились фольклорным сквернословием, но, похоже, были не очень популярными.

Драма не существовала в Византии. Как иронично заметила по этому поводу английская византинистка Джудит Херрин, языческая политика «хлеба и зрелищ» со временем превратилась в христианскую — «супа и спасения». Поэтому на смену классической драме пришла литургическая драма — панигирии к религиозным праздникам, мистерии, драматические гомилии, да и то в ограниченном количестве, самое главное, без слияния с богослужением, даже не так, как на средневековом Западе, к чему мы еще вернемся ниже.

Византийцы любили во всем театральность, но, как мы уже заметили, не жаловали театр. Собственно, они его не знали, поскольку как и античная драма и трагедия, он умер уже к моменту христианизации Римской империи в первые века н. э., задолго до формирования Ромейского царства как такового. Так что в этом не было ни заслуги, ни вины ромеев. Пьесы были редки и их выполняли в форме диалогов, драм для чтения, которые надо было не столько представлять, сколько читать, декламировать, и не на сцене, а во дворце или в доме, в кружке ученых интеллектуалов или в литературно-философском салоне при какой-нибудь эрудированной вельможной даме. Можно согласиться с теми византистами, которые считают, что «дальше пергамена и искусства декламации их „театральность“ не распространялась», хотя в поздней Византии на такие литературные встречи стали привлекать в качестве сопровождения певцов и музыкантов. Впрочем, спектакли давала жизнь — церковные, придворные церемонии, а иногда и сугубо театральные представления при приеме чужеземных послов, игры на ипподроме, театрализовано, по особому церемониалу поставленные, показательные, публичные казни, экзекуции и позволявшие снять общественное напряжение развлечения на улицах и площадях в выходные и праздничные дни.

Не было и лирической поэзии в смысле глубокого выражения индивидуальных эмоций. Поэтические произведения писали на разного рода случаи — войны, триумфы, рождения, браки, смерть, причем, посвященные императорам, они иллюстрируют главным образом придворную культуру и имперскую пропаганду. С XI–XII вв. автор сам начинает фигурировать в таких поэмах, как, например, колоритный попрошайка из поэм вечно безденежного зубоскала Феодора Продрома и нищий из анонимной так называемой Птохопродромики, клявший свою жалкую судьбу, суровую нужду и униженно выпрашивавший милости у сильных мира. То же самое проделывал в своих скучных стихах-панегириках Михаил Фил, клянчивший у своих покровителей то шубу, то быка, то корову.

В виде поэм писали пространные стихотворные хроники, поэтические завещания, морализирующие наставления, любовные песни, стихотворные новеллы. Любовно-приключенческий роман родился в античности. После IV в таких сочинений не писали: воспевали любовь к Богу, хотя читать античные любовные романы не бросили. Это видно из «Миробиблона» Патрарха Фотия, который в своих комментариях, с одной стороны, восторгался этой эллинской литературой, но, с другой, отмечал ее душевредность.