Ромейское царство

В обществе, пронизанном неуверенностью и страхом перед завтрашним днем, выше всего ценились преемственность, повторяемость, стабильность, торжественность. Это выражалось и в неподвижном, пассивном, очищающем ум созерцании Божества, и в торжественной размеренности дворцовых церемоний, и в застывшей пышности церковной литургии. С мозаик, фресок, икон, миниатюр книг на зрителя взирали сосредоточенные, самоуглубленные лики Спасителя, Богоматери, святых, праведников и императоров. Византийское искусство тоже было традиционно сдержанно и не драматично, что не мешало ему оставаться величественным и истинно красивым. Изображаемое византийскими художниками обязательно содержало некое «вневременное» послание к зрителю, читателю, верующему, несло аспект вечности, вечной повторяемости, как это происходит во время Божественной литургии. Как показывают специальные исследования, в системе византийских образов прошлое было частью настоящего, в отличие от средневековых западных изображений, представлявших прошлое как прошлое или как события, предвосхищавшие будущее. Таким образом, и здесь традиционализм сковывал саморазвитие византийского художественного творчества и, может быть, стал одной из причин, не давших искусству Ромейского царства подняться до вершин западноевропейского Возрождения. По меткому замечанию видной московской византинистки Зинаиды Удальцовой, «искусство Византии как бы остановилось на пороге, так и не перейдя заветной черты».

Даже само ромейское представление о времени было циклично, бесконечно повторяемо. Византийцы считали, что природное и историческое время движется по кругу и то, что было внизу, перемещается вверх. Кроме того, время понималось как результат реализации или, напротив, нереализации человеком дарованных ему свыше способностей к добродетельным делам. Таким образом, в духе христианства циклическое время неизменно трактовалось как некая застывшая, статичная этическая категория.

Сказанное ни в коей мере не означает, что в ромейском обществе лишь слепо следовали постулатам древних и отсутствовали какие-либо изменения, что это общество было незыблемым, закостенелым. Как верно заметил по этому поводу Сергей Аверинцев, «никакая эпоха не может быть „равна себе“ — в противном случае следующая эпоха не имела бы шансов когда-либо наступить». Даже слабея политически, Романия продолжала развивать культурную жизнь, образованность, — пусть это была образованность элиты.

Так или иначе за фасадом статичности существовало живое, развивающееся общество. К примеру, различные изменения претерпевали отношения земельной собственности. В Ромейском царстве существовала все же изменчивая идеология. Например, в условиях экстремальной ситуации, накануне завоевания Империи османами извечная идея превосходства ромеев как бы отошла на второй план и повысилась роль представлений о конце света. При всей жесткости конструкции византийцы обладали определенной свободой мысли и действий, независимостью и индивидуализмом. Если граждане были недовольны эдиктом или императором они заявляли об этом, а иногда шли даже на бунты и восстания, влекшие смену властей. Традиции господствовали над новациями в наставлениях по военному делу, но они не могли не учитывать и современных военных реалий. Несомненно, изменения проникали в жизнь людей, хотя и не так заметно и резко, как это происходило, скажем, на землях бывшей Западной Римской империи. Ромеи пытались модернизировать свои науки, внести дополнения, изменения в труды предшественников, но так, чтобы это не противоречило самим основам этих трудов. Поэтому все новое, упорно пробивавшее себе дорогу, к сожалению, облачалось в старую словесную оболочку, то есть, пользуясь евангелическими изречениями, ромеи жили, «…вливая новое вино в старые меха» или «приставляли заплаты к ветхой одежде, отодрав от новой одежды» (Лука 5:37–39).