Ромейское царство

Особенно привлекали Жития столпников, умудрявшихся располагаться на крошечных площадках на верху своих стилосов — возвышений, колонн и годами не сходивших с них, а также жизнь преподобных монахинь-трансвестов, отрекавшихся от своего пола и так, скрывая его, живших до смерти в мужских монастырях. Но самыми парадоксальными были юродивые. Житие самого первого из них, Симеона Эмесского, ставшего дурачком в 50-летнем возрасте после 29-летнего отшельнического пребывания в пустыне, было составлено плодовитым агиографом Леонтием Неапольским в 40-е гг. VII в., хотя анахронично описывало события времени правления Юстиниана I. Исцеляя бесноватых, предсказывая будущее, обращая на путь истинный блудниц, главный герой этого Жития оставался в неизвестности до тех пор, пока Бог пожелал обнаружить перед всеми его добродетели. Более того, эпатируя окружающих, Симеон всюду таскал за собой на веревке найденную в навозной куче дохлую собаку, терпел издевательства, пощечины досаждавших ему мальчишек, кидался орехами и гасил свечи во время службы в церкви, опрокидывал лотки пирожников у храм, вторгался в женские бани и делал прочие вещи, достойные осмеяния. Читая о жизни юродивых, ромеи понимали, что им не надо подражать. Они относились к таким сочинениям как к психологической литературе, призванной указать, что её герои попирают всякую мудрость перед Господом и, втайне делая добрые дела, милее Ему, чем чванливые богачи со всеми их показными приношениями Церкви «от щедрот». Юродивым — глупцом не от мира сего невозможно было стать. Он являлся таковым с рождения, из утробы матери, отказываясь, например, брать материнскую грудь по постным дням. Примечательно, что, как чисто византийский феномен юродство, не было знакомо на Западе и нашло отклик только в православной душе на Руси.

К концу X в. жанр Житий о святых, мучениках, столпниках и юродивых надолго иссяк из-за реформы, предпринятой по поручению церковных и царских властей талантливым писателем Симеоном Метафрастом — «Пересказчиком», который собрал, переработал в новом стиле и пересказал имевшийся к этому времени корпус Житий. Он стилистически унифицировал житийные тексты и составил наиболее полный сборник, свободный от доиконоборских «пакостных» сюжетов. Государство после этого следило за тем, чтобы не появлялось новых сочинений такого рода, поэтому последний всплеск агиографии последовал уже только в поздней Византии, в XIV в., незадолго до ее окончательной гибели.

* * *