Ромео должен повзрослеть

– Жена я его, девушка! Гражданская жена. А это его сын. У меня мама заболела в Новосибирске. Полтора года болела, померла на прошлой неделе, царствие ей небесное. – Тетка перекрестилась. – Ну мы и поехали с Артурчиком. Надо ж было кому-то за ней ухаживать. А Гриша, кобель этот, тут остался. Работа, вишь, у него! Никогда тещу не любил, злыдень такой. – Усатая всхлипнула, но глаза у нее остались абсолютно сухими и злыми. – Что стоишь? – неожиданно грубо рявкнула она на Анну. – Думаешь, если молодая да сиськи торчком, то все позволено? С чужим мужиком кувыркаться? А ну, пошла вон!

Анна посмотрела в некрасивое, не обремененное интеллектом лицо, и ей стало отчаянно жаль Мальчевского. Она развернулась и стала спускаться по ступенькам.

– Эй, девушка! – окликнули ее сверху. – А сумки?

– Возьмите себе, к празднику, – не оборачиваясь, сказала Анна.

Она вышла во двор. Вокруг кипела жизнь, люди спешили доделать последние дела в уходящем году и поскорей сесть с семьей за праздничный стол. Анна чувствовала себя бесконечно одинокой и такой несчастной, что хотелось кинуться под первую же встречную машину. Какой же идиоткой она была все это время! Как могла не видеть, что Мальчевский не собирается создавать с ней семью? Ну да, у него не было штампа в паспорте, но ведь это ничего не значит. Она никогда не спрашивала его о том, что было до нее, а ведь он на двенадцать лет старше, и роман с Анной вовсе не первый в его истории. Можно было только диву даваться, что такой тонкий и одаренный человек, как Мальчевский, связал свою жизнь с невежественной, немолодой и некрасивой женщиной. Однако, какая бы она ни была, она мать его ребенка! Она мать. А Анна кто? Ей хотелось завыть в голос. Но она сдержалась. Денег на еще одно такси уже не было, и Анна поехала домой на метро через весь город. Зашла в квартиру, вскипятила чайник, разогрела гречку, оставшуюся от вчерашнего завтрака, поела – через силу, давясь. Потом долго сидела в бывшем кабинете отца, смотрела на фотографии родителей, стоящие рядышком. Она уже все обдумала и решила. Плакать нельзя, это вредит малышу. Надеяться, кроме себя, не на кого. Ну и ладно, проживем как-нибудь, пока есть голова, ноги и руки.

Григорий позвонил вечером первого января. Голос его прерывался, он умолял, чтобы Анна не вешала трубку, выслушала его. Да, у него есть семья. Ошибка молодости. Но что теперь поделаешь – сын подрастает, мальчик болезненный, ему нужен отец. А Анна пусть не переживает. Для него она самая любимая и самая желанная женщина во всем мире. Милая, сладкая девочка, аленький цветочек. И он завтра же будет у нее, вот только отправит своих в цирк. Анна слушала и улыбалась. Ей было смешно. Неужели Мальчевский мог подумать, что она такая? Что способна валяться с ним в постели, пока семейство любуется слонами и дрессированными обезьянками?

– Не звони мне больше никогда, – спокойно сказала она, когда Мальчевский смолк, исчерпав все аргументы.

– Но зайка! – отчаянным тоном взмолился он. – Почему? Я же люблю тебя!

– Но я тебя больше не люблю, – твердо проговорила Анна.

Она заблокировала номер Мальчевского и перестала приходить на его пары. С ее теперешним уровнем знаний ей ничего не составляло являться сразу на экзамен. Сначала он делал попытки подкараулить ее после лекций, но Анна пресекала их с такой ожесточенностью, что он постепенно сник. Он заметно ссутулился, лицо его сделалось серым и угрюмым, и весь он стал казаться Анне старым и протухшим нафталином. Умело маскируя растущий живот, она ходила в универ до весны и ушла в академ.

Мальчевский прекрасно знал, что Анна родила дочь, но больше на горизонте не появлялся – очевидно, новое отцовство ему было абсолютно ни к чему. Да Анна особо и не переживала. Материально Григорий сильно поддержать ее не мог, его кандидатской зарплаты едва хватало на семью. А моральная поддержка от него ей и вовсе была не нужна. Она удивительно быстро оправилась от его предательства и совершенно разлюбила. Декретные вскоре кончились, но Анна не унывала. У нее по-прежнему оставались ученики, с которыми она вполне могла заниматься по скайпу, не выходя из дома. Так, плюсуя пособия, репетиторские заработки и изредка скудную теткину помощь, она перебивалась с хлеба на квас, но в общем на жизнь хватало, хотя и с трудом. Когда Олесе исполнилось два года, Анна отдала ее в садик, а сама устроилась на работу в колледж. Устроила ее туда бывшая однокурсница, Ольга, сама уходившая в декрет, – на ее место и взяли Анну. Ольга возвращаться на работу не собиралась, сидела с ребенком, благо муж ее хорошо зарабатывал, и Анна в колледже прижилась. Все у нее было налажено, организовано, дочка росла крепкой и на удивление здоровой по сравнению с вечно сопливыми садовскими детишками. Вот только улыбаться Анна стала редко, а плакать вообще перестала. Только повторяла в тяжелые минуты «все хорошо, прекрасная маркиза»…