Ронины из Ако (Свиток 3)

Цунанори заболел еще летом и с тех пор все время хворал. Страдания, которые причинял тяжкий недуг, усугубляла постоянная тревога об отце, отчего Цунанори вечно пребывал в дурном расположении духа. Матасиро все это было хорошо известно. Даже такой человек как Хёбу вынужден был уйти со своего поста из-за обуревавших их сюзерена эмоций… Но он, Матасиро, не уступит, не имеет права уступить. Ради интересов клана… Он до последнего момента не хотел ничего ни видеть, ни слышать, ни предпринимать… Выпрямившись, Матасиро поднял голову и смело встретил взор Цунанори, который с самого начала неласково смотрел на него исподлобья. Перед этим Цунанори поднялся с ложа и давал указания офицерам стражи, собираясь послать большой отряд в Хондзё, в усадьбу Киры. При появлении Иробэ он вернулся на футон и теперь с вызовом хмуро уставился на своего командора.

— Ваша светлость! — решительно промолвил Матасиро. Они оба не отводя глаз смотрели друг на друга. Но постепенно гневный взор Цунанори потускнел и угас, словно догоревшая свеча.

— Ради клана! — сказал Матасиро, и голос его дрогнул.

Но командор, заглушивший в своем сердце все сантименты, продолжал, вкладывая особый смысл в каждое слово:

— Ради многих поколений ваших предков.

У Цунанори затряслись губы — он будто бы пытался что-то выкрикнуть, но, как подкошенный, осел. Казалось, он вот-вот упадет.

— Уходи! Убирайся! — сдавленно крикнул наконец Цунанори.

— Э-эх! — выдохнул в ответ Матасиро на какой-то особой низкой ноте, идущей из глубины.

Ему казалось, что грудь его сейчас разорвется. Чем выносить такое, легче было бы умереть от руки господина. Эта мысль явственно отразилась на лице Матасиро. Он не говорил этого, но как бы давал понять: «Если только вы положитесь на меня, поручите все мне…» Своенравный командор проявил свои качества в полной мере. Трясясь от гнева, Цунанори взмахнул рукой, приказывая ему встать.

Когда Матасиро вышел, Цунанори, будто не в силах вынести приступа головокружения, пал на свое ложе, закрыв обеими руками лицо.

Пришло время отхода, которому такое значение придавал Кураноскэ. После двух лет тяжких испытаний и душевных мук ронины были опьянены триумфом, но понимали при этом, что наставления командора забывать нельзя. Кураноскэ же знал, что люди ждут от него указаний, но его грызла тайная тревога. Об этом он нарочно не упомянул в своей памятке, предпочтя один томиться сомнениями: а что, если клан Уэсуги пошлет за ними в погоню большой отряд?

В сущности, Кураноскэ всем сердцем желал, чтобы клан Уэсуги именно так и поступил. Ведь они добыли голову Кодзукэноскэ Киры, нарушив законы государства, то есть совершив преступление, и теперь их так или иначе ожидала верная смерть. А если так, то сойтись в бою с войском клана, который славится самурайской доблестью со времен Кэнсина Уэсуги, означало бы встретить достойную смерть, которая возвеличит их имена. К тому же, если бы все пошло так, как он загадал, может быть, заговорщикам-ронинам удалось бы прихватить с собой в последний путь и весь громадный клан Уэсуги с его ста пятьюдесятью тысячами коку дохода — ведь и они нарушат закон, самовольно расправившись с ронинами.

Кураноскэ действовал, как всегда, неторопливо — на сей раз даже нарочито медлительно. Он настороженно вслушивался в тишину, ожидая, не появится ли новый противник. Небо над заснеженными крышами уже совсем посветлело, но никакие подозрительные звуки так и не нарушили благостного покоя зимнего утра. В разгромленной усадьбе еще царил полумрак. Людей в доме больше не осталось. Проломленные двери и поваленные сёдзи зияли провалами в стенах, являя собою безрадостную картину. Казалось, в этом заброшенном доме давно уже никто не живет.

Наконец Кураноскэ подал знак глазами, и ронин, подойдя к задним воротам, звучно ударил в гонг: Это был сигнал к общему сбору и отступлению.

Вскоре все собрались у ворот, и Ясубэй Хорибэ, как всегда, полный бодрости, начал поверку. Он зачитывал вслух список, проверяя, на месте ли боец. По счастью, все оказались на месте — убитых в отряде не было. Каждого из раненых Ясубэй участливо спросил, может ли он сам идти. Все мужественно отвечали: «— Вполне!»

Вслед за тем, по приказу Тюдзаэмона Ёсиды, несколько человек еще раз прошлись по дому, внимательно осмотрели помещение, задули все свечи, забросали снегом и залили водой угли в жаровнях, чтобы не случилось пожара. Тем временем Соэмон Хара, Дзюнай Онодэра, Гэнгоэмон Катаока — все самураи почтенного возраста — снова направились к стене, отделявшей усадьбу Киры от соседнего подворья, чтобы засвидетельствовать почтение Тикаре Цутия, который, несмотря на то что они нарушили его покой, с явной благосклонностью отнесся к мстителям, дав им довести дело до конца и не вмешиваясь в сражение. Они снова представились честь по чести, после чего учтиво промолвили:

— Мы добыли голову Кодзукэноскэ Киры и теперь готовы удалиться. Приносим извинения за

беспокойство, причиненное вашей усадьбе.