Ропот Бездны

Энки шарахнулся назад – и в руку впились зубы. Всего пара секунд, и на костях не осталось мяса – оно сошло кусками плоти. Жрец заорал от боли, но из горла не вырвалось ни звука. Он потерял контроль и не смог удержаться на Грани – Энки стало швырять по ее слоям, перед его глазами сменялись картинки, но осмыслить их сил не было – агония в израненной руке стала центром мира. Все крутилось, вертелось, и Энки не понимал, где он. Старался представить людей, к которым хотел вернуться, но с ужасом понял, что не помнит, как они выглядят. Как те сгустки?.. Или есть другая форма?..

Кто-то схватил его. Лицо старика со странными глазами. Он уже видел его, но где?..

Энки вышвырнуло с Грани, как под дых ударило, и, открыв глаза, он понял, что мир обрел прежние краски. Мир людей. Земля под жрецом перемешалась, когда он очнулся. Он облизал потрескавшиеся губы, все еще ощущая боль в левой руке. Подняв ладонь к глазам, он с удивлением увидел не голую кость, а совершенно обычную кисть. Без видимых ран.

– Пришел в себя? – спросил Шархи, тащивший его на спине.

– Да. Я могу идти сам.

Оказавшись на своих двоих, Энки осознал, что заявление было слишком громким – его шатало.

– Что случилось? – Говорил он с трудом, язык отказывался подчиняться, а слова путались.

– Одни Ашу знают что, – буркнул Аран, шедший рядом. – Всадники упали замертво. Ты тоже отключился, но тебе, мудрый, повезло больше. Уверен, город не оставит без внимания их смерти. И это отвлечет Алулим от нас.

– От тебя, – поправил Шархи. – Мы пойдем своей дорогой, а ты – своей.

Энки обернулся – Абарги скрылся вдали. Сколько он был без сознания? Приняв протянутую Араном флягу, жрец враз ополовинил ее.

– Я иду к Обсидиановому посту. Около него заканчивается горная гряда и открывается путь на север. А еще через него пролегает кратчайший путь в башню вершителей.

– Это просто твои слова, Аран, – ответил Энки, возвращая флягу.

– Сколько недоверия! Смотрите сами: вот карта.

Он достал из сумы свиток и растянул его. Карта – весьма детальная, с рисунками, отмечавшими крупные города, реки, горы и даже животных, водящихся в разных местностях.

Насколько Энки мог судить, по пути до Обсидианового поста не встречалось даже поселений.

– Видите?

– Спрошу еще раз: какая тебе выгода, воин? Не отвечай, я уже знаю: хочешь сдать нас и покрыть себя славой.

– Хочу, чтобы восторжествовала справедливость, господин. Все честно. Мне нужно к Обсидиановому посту. Вам тоже. Со мной вы хотя бы часть пути преодолеете в относительной безопасности. Мой долг – доставить преступников на справедливый суд. Где бы члены семьи, владевшие Рафу и Гиррой, ни находились, вас отправят к ним. Можете попытаться скрыться после того, как придем к посту, но я сделаю все, чтобы вас задержать. Или разделимся, но тогда судить вас будут уже южные земли, и, клянусь Солнцем, вы не протянете и дня.

– Тебе легче нас бросить.

– Если сами захотите. У высокородного есть право выбрать суд – таков закон.

Энки и Шархи обменялись взглядами. Похоже, южанин выложил все карты на стол и сбросил с плеч груз – лицо его стало куда более открытым и спокойным. Энки кивнул Шархи – эта игра, затеянная Араном, была их шансом уцелеть.

– Так тому и быть, идем вместе, – озвучил решение Шархи. – Поспешим.

Их путь продолжился.

Когда Аран в очередной раз ушел в поисках воды, Энки наконец-то смысл с лица грязь, и Шархи нарисовал поддельную ал'сору новым гримом.

– Куда лучше предыдущего, – приговаривал высокородный, нанося рисунок. – Более стойкий. И не смердит.

Жара сводила с ума, заставляя мечтать о наступлении прохладной ночи. Плодородные земли встречались все реже, сменяясь зыбкими песками. Ноги утопали, скользили и теряли опору, разум не понимал, в какую сторону двигаться. Все казалось одинаковым – один бархан не отличался от другого. Но Арану удавалось в них ориентироваться. Как – загадка, но только благодаря воину они сохраняли свои жизни. Аран знал, какая еда годится в пищу, а какая содержит яд. Пару раз он останавливал Энки и Шархи от роковой ошибки, когда те решали полакомиться редкими дарами пустыни. Однако насекомые, ползучие твари и ядовитые плоды не могли сравниться с дорогами, возникавшими в пустыни. Они могли появиться на рассвете или в полдень. Аран называл такие тропы «путями миражей». Ступи на такой – и пустыня больше тебя не отпустит. Так и будешь бродить, пока тело не иссохнет от жара.

Ночью тоже нельзя было расслабляться. Прежде чем лечь спать, Аран разводил костер и бросал в него ветви, от которых пламя скрывалось за облаками зловонного дыма.

– Что это? – спрашивал Энки, кашляя и вытирая слезящиеся глаза.

– Запах отпугнет ночных коршунов, – отвечал Аран. – Вонь жуткая, зато ночью нам никто не выклюет глаза.

После этих слов запах от костра перестал быть мерзким, и Энки придвинулся поближе к теплу.

Время не стояло на месте, хотя жрец потерял ему счет. Они всё шли, шли и шли. Его левая рука продолжала болеть. Он смотрел на чистую кожу и желал увидеть рану – тогда он смог бы себя исцелить. А так…