Ропот Бездны

– И давно ты этим промышляешь, старик?

– Я не душегуб! – заявил Агимон, все еще сжимая рукоять ножа. Лицо старика пошло алыми пятнами. – Ты не понимаешь, воин! Ее кровь не даст их силе и дальше высвобождаться, захватывать людей! Эта сила и жрецы похожи по природе! Я должен продолжать. Понимаете, господин воин?

– Тут и мудрый не нужен, чтобы понять. Ты болен. Безумец. Безумец с очень важной миссией. Тебя бы на суд высокородных, но мне некогда с тобой возиться.

– Ты будешь судить того, кто пытается избавиться от гнилостных ран?

Аран поудобнее перехватил меч, краем глаза замечая, как Ферхи со всех ног улепетывает от них. Пусть. Он перерезал путы на руках женщины, на запястьях ее остались глубокие алые борозды.

Жрица пискнула и кинулась прочь, не разбирая дороги. Аран не пустился в погоню. Перед ним стоял преступник, совершивший не меньшее зло, чем беглянка. А девушка… Она быстро теряла кровь. Ее настигнут сами Ашу.

– Не в моих силах отдать тебя на суд семье, которой ты служишь. Поэтому земля юга сама вынесет приговор, старик. Таков закон.

Разоружить старика было до смешного легко. Связать по рукам и ногам да заткнуть рот – не сложнее. Воин отволок Агимона немного западнее, к незаметному оврагу, где земля обвалилась, образовав провалы в два человеческих роста.

Аран скинул старика в одну из ям. Тот приземлился с глухим, едва слышным стоном.

– Тот мальчишка… Ферхи, да? Он не найдет тебя, даже если ему хватит смелости вернуться.

Прикрыв зияющую пасть провала колючими ветками, Аран вернулся к лошади, оседлал ее и стукнул пятками в бока животного. Ночной воздух ударил в лицо, прогоняя лишние мысли. Оставалось надеяться, что у лошади хватит сил за день домчаться до Восточной цитадели, пока след Сурии окончательно не остыл.

Острая боль в плече терзала его с момента падения, и руки, связанные за спиной, усугубляли ее. Жизнь не баловала Агимона, он привык терпеть лишения и думал, что телесными страданиями его не сломить. Какая самонадеянность!

Мудрый неловко повернулся, в щеку уперся острый камень, а на лицо осыпалась земля. Неужели завалит? Бесславный конец… Не то чтобы он ждал почестей. Ради достижения цели Агимон совершал… немыслимое. Нет, таких, как он, не восхваляли, но уходить так, валяясь на дне ямы, не исполнив своего долга…

В юности Агимон мнил себя едва ли не дланью Ашу. Случай – роковой и несчастный, как он осознает долгие годы спустя, – предопределил его жизнь.

В детстве он был обычным ребенком, сыном ученого-летописца западных земель. Его отец, достойный и уважаемый человек, творил в своих записях картину мира – такого, каким его узрят потомки. Агимон рос, превращался в юношу. Среди его проблем самой большой была головная боль после попойки, коей заканчивались философские дискуссии с его друзьями. Перед Агимоном раскрывалось блистательное будущее. Его позвали на обучение в Зал Достойных в самой большой библиотеке запада. Такая честь и выпала именно ему!

Увы, до места он так и не добрался. Все планы пошли прахом, когда кровь раненого вершителя, сопровождавшего его в походе, попала ему в глаза. С тех пор он и стал видеть… это: разломы, шрамы мира, запечатать которые могла лишь жреческая кровь. Когда он пытался рассказать об открывшейся ему истине, люди качали головами и сетовали, что столь яркий ум поблек, а рассудок помутился. Агимон замолчал. Он молчал и старался не замечать, как чужеродная сила сочится через незримые для других трещины и проникает в людей, изменяя, коверкая их суть.

Но закрыть глаза не получилось. Другие мудрые высмеяли его, хранители благочестия прогнали. Агимон оставил семью, не перенял дело отца. Тот отрекся от непутевого сына, но из рода не вычеркнул.