Ропот Бездны

Сестра не любила лазить по барханам, а потому дожидалась, когда брат соберет солнечные камни. Считая себя невероятно хитрой, она постаралась сладкими речами выклянчить заветные камешки, а когда не получилось, просто шлепнула Арана по раскрытой ладони, и желанные сокровища упали ей под ноги. Аран, пусть и на год младше, оказался проворнее и легко вернул свою добычу, чем вызвал водопад девичьих слез. Он в беспомощности стоял рядом и был готов отдать все, лишь бы сестра успокоилась, но та все плакала, плакала и плакала, а после того как слезы высохли, несколько дней кряду дулась.

В следующем месяце Аран вновь ушел ночью в пустыню, сестра увязалась следом. Увидев сияющие камни в руках брата, она тут же принялась юлить и выманивать находки. Юный Аран поддался. Одни бледные, почти белые, другие насыщенно-песочного цвета или цвета темного меда – все оказалось в цепких ручонках сестры. Окрыленная успехом, девочка обозвала брата олухом, показала язык и унеслась домой. Так повторялось снова и снова. Арану было приятно слышать визгливый восторг сестры, которая лет до десяти не понимала, что вовсе не ее хитрости убеждали брата расставаться с солнечными камнями.

В одиннадцать лет сестра прекратила следовать за Араном. «Глупости для детей!» – фыркала она, а потом, к празднику Зенита солнца, подарила брату панно с семейным портретом. Она выложила его из тех самых камней, что отдал ей брат. Неказистые лица на панно лишь отдаленно напоминали членов семьи Даор. Эта уродливая вещица до сих пор висела в главном зале, немало смущая повзрослевшую дочь семейства.

– Попался… – Аран удовлетворенно улыбнулся, заметив вдалеке знакомый фургон.

На погоню ушла пара дней. Старик спешил – чуял преследование или его вели собственные неотложные дела. Какие заботы у него были, связанные с плененной девушкой? Воображение услужливо подкидывало несколько вариантов – таких, что волосы вставали дыбом.

Аран спешился с лошади, которую ему продали втридорога. Торгаш, заметив, что воин спешит, задрал цену и сбыл клячу по цене резвого скакуна.

Хвала Ашу, фургон старика двигался не слишком быстро – Аран не отстал. И вот в конце второго дня мудрый остановился рядом с одинокой нависшей скалой.

Аран стиснул меч и крадучись приблизился к преступникам. Вечерние тени помогли укрыться за камнями и подобраться поближе не замеченным.

Агимон, погруженный в мысли, расхаживал и что-то бормотал. Воин расслышал хрипловатое «Начнем, мой мальчик». Паренек, Ферхи, вытянул из фургона молодую женщину со связанными руками и кляпом во рту. Одежды ее были простыми, непримечательными и измазанными в крови, текшей из раны на боку. Платье на ней висело. Черные волосы пленницы растрепались, наполненные ужасом глаза молили о пощаде, а лицо блестело от пота.

Агимон достал нож, и воин больше медлить не стал.

– Отпусти девушку, старик…

Агимон развернулся, опуская нож, и растерянно смотрел, как Аран приближается и дергает пленницу к себе. Мудрый выпустил ее, а Ферхи замер у стены повозки, стараясь не выделяться.

– Ну что, Агимон из семьи Аршаал, решил порезвиться?

– Ты… ты сам не осознаешь, что делаешь.

– Думаешь, имеешь право творить бесчинства, старик?

Аран вынул кляп изо рта женщины и заметил, что на ее лбу запечатлена ал'сора жрицы.

– Он сказал, что поможет, – голос ее был хриплым. Жрица вцепилась в руку Арана, будто только она и не давала провалиться в черноту небытия. – Сказал, что поможет убежать, но он… он… связал! Хотел убить меня!