Рос орешник...

— Спать-то совсем расхотелось. Я музыку послушаю? Ладно? Ночью хорошее прохождение на средних волнах…

— Душевные раны мелодиями зализывать? Только не усни у включенного приемника, как в прошлый раз.

— Не волнуйся.

— Я не волнуюсь, я уже решил все мировые проблемы.

Плотно закрываю за собой дверь в спальню, но музыку в тишине тихо, но слышно. Лишь бы не проснулась жена, пусть отдыхает спокойно. За окном на темном платке неба ночь густо рассыпалась звездами. Завтра… Завтра предстоит трудный разговор. Поймет ли Нина меня?

СВИДЕТЕЛЕЙ НЕ БЫЛО

13 сентября. Суббота.

Она лежала на мокром асфальте, запрокинув юный подбородок, кусая свои удивленные, детские губы и изо всех сил зажимая ладонями правый бок. Но кровь сочилась и сочилась, тихонько и горячо, и она чувствовала ее, но боялась смотреть. Крови она всегда боялась. Острая боль жгла невыносимо. Девочка не смела кричать. Вечер. Густые сумерки. Силы уходили куда-то в землю. Но ей казалось, главное — встать. Если бы встать, то сразу станет легче и можно идти… Не валяться же здесь, среди улицы, всю ночь. Стыд-то какой! Девочка правой рукой одернула платьице в горошек и поджала ноги. Озноб. И ни души на улице. Только где-то вдали слышались женские голоса. И боль, боль малиновая, тягучая.

«О-о-ох! Мамочка, мама…» Она жалобно заплакала, тоненько и негромко. Ей мельком подумалось, что вот от мамы-то уж ей попадет — точно! И опять тут же вспомнились короткие, страшные удары ножом в живот. Она сперва даже не поняла, что у него нож в руке. Она вообще ничего не успела понять тогда и поэтому даже не защищалась, а смотрела на него во все глаза, медленно оседая на асфальтовую дорожку. Но он нагнулся и ударил ее еще два раза, уже сидящую. Она только вскрикнула: «Больно!» И все.

Когда он отошел от нее, девочка еще подумала: «Ладно, хоть не убил…» Но она боялась отвести от него глаза и, сраженная неожиданной болью, четко видела, как он закружился на месте, потом стал рыться в карманах, достал что-то белое, опять взглянул на нее:

— То-то! Теперь будешь знать!

Ножик он все еще держал, вытянув перед собой, осторожно, боясь запачкать пиджак. Он, видимо, хотел чем-то вытереть лезвие, то ли носовым платком, то ли еще чем, но ей это было неважно, она смотрела ему только в лицо, серое, туманное и необъяснимо страшное. Ей казалось, что он беззубый. Он снова пытался что-то найти в своих карманах, но потом, видимо, раздумал:

— Поняла? Теперь будешь знать! Фифа! Мы тоже гордые… То-то! Поняла?

Она не очень вникала в смысл его слов, ей хотелось кричать, боль ее переполняла, но она не унизилась перед ним до крика, а лишь, крепче зажав раны и окаменев, смотрела, смотрела на него… И он не выдержал. Вдруг заторопился, суетливо сунулся вправо, а потом, резко повернувшись к ней спиной, почти побежал вдоль улицы.

А она уже не могла встать. Она сперва сидела, опираясь рукой о землю, но потом все поплыло перед глазами и, зажимая бок, она легла, потрясенная болью и всем тем, что было до нее. Сколько прошло времени, она не понимала. Женские голоса в черном вечере то приближались, то гасли. Теперь, оставшись одна, девочка плакала тоненько и жалобно. Вдруг из окна дома напротив послышался голос:

— Оля, это ты?

Она встрепенулась и ответила четко куда-то в темноту:

— Я не Оля, я — Ирина…

Потом она опять лежала молча какое-то время. По дороге кто-то шел разговаривая. Теперь мужчин она боялась и голоса не подавала. Но тут ясно услышала, что идут вроде бы женщины. Пока она собиралась крикнуть, они уже прошли мимо, но все-таки девочка слабо крикнула, не узнав своего глухого, чужого голоса:

— Помогите!

Они услышали и вернулись. Это были две девушки:

— Кто это тут?

— Я…

— Ой, да что с ней? Зоя, смотри…

— А чего смотреть? Избили девчонку. Это надо же так…

Они подошли совсем близко. Одна наклонилась. Девочка слабо попросила:

— Помогите мне встать. Мне надо туда… — и она показала в конец квартала. — Доведите меня, пожалуйста…

Девушки попробовали приподнять ее, но она сильно застонала, запрокидывая голову:

— О-о-ой… Нет, нет! — и они, оробев, опустили ее.

Тут подошли еще какие-то женщины. Начали что-то говорить, послышался и мужской голос. Он строго спрашивал:

— Как тебя звать?

— Ирина… — она отвечала еле слышно, но все понимала.

— Сколько тебе лет?

— Пятнадцать.

Он опустился на корточки и двумя пальцами приподнял полу ее голубого пальтишка. Девушка, стоявшая рядом, вскрикнула:

— Ах, да ее порезали! Вон даже кишки видно…

— «Скорую» надо! Вызывайте быстрее.

А мужчина снова спрашивал:

— Тебя кто?

— Не знаю…

— Может, у тебя есть враги?

— Что вы!..

И девочка закрыла глаза. Ей было больно говорить. Но она слышала, как загудела машина, как ее клали на носилки и везли. Врач в белом халате еще в машине внимательно осмотрел раны. Он и женщина рядом опять задавали вопросы, но она отвечала одно:

— Потом, потом…