У театра я с Аней вышла, чтобы пересесть на троллейбус, что к вокзалу идет. Я билеты Иришке отдала, и мы с Аней поторопились выйти. Я ведь даже не оглянулась на дочку-то… Хоть бы из дверей, последний разик… Так нет, не оглянулась, а ведь жить-то ей оставалось, выходит, несколько часиков, и живой я ее уже больше не видела…
Так вот, вышли мы с Аней, а этот девятый и повез ее… Ирина хотела проведать бабушку, у нас был уговор, что она съездит проведает, а потом на вокзал ко мне вернется, и мы с ней вместе домой поедем. Я Аню провожу и буду ждать. Ну, проводила я Аню. И все хожу по этому вокзалу. Посижу, похожу. А Ирины нет. Долго я ждала, очень долго, потом начало под сердцем сосать. Но, в чем дело, знать не знаю… Долго я на дверь смотрела, где она должна была войти. Нет, входили все не те… Тогда я рванулась искать ее. У бабушки Иришки не было, она ее и не видела… Я — домой. Тоже никого. И все жду, что сейчас должна прийти… Пришла милиция. У меня и ноги подкосились…»
— Дом культуры «Авангард», — вдруг резко объявил в микрофон пожилой водитель, и Сергей, почему-то оглянувшись в дверях на салон троллейбуса, поспешно вышел.
Вчера Ирина, по логике вещей, должна была, перейдя на другую сторону улицы, пройти по ходу движения троллейбуса до конца квартала и свернуть за угол на пересекающую улицу Володарского. Но она, видимо хорошо зная район, перебежав дорогу, ступила в сторону, в глубь квартала, и пошла дворами, сокращая свой последний путь. Девятиклассница, видимо, помнила, что гипотенуза любого треугольника короче суммы двух катетов. Конечно, если бы не собака…
«14 сентября 1980 года в 8 часов утра я заступил на дежурство вместе со своей служебно-розыскной собакой по кличке Болт и выехал для работы у дома № 166 по улице Володарского. Около дома № 21 по улице Пролетарской я дал собаке одежду пострадавшей, она ее обнюхала и стала искать след. Она обнаружила его на тротуаре, напротив калитки дома № 166, место было присыпано песком. Таким образом, могу пояснить, что Болт взял след и повел. Сначала вниз метров пятнадцать по улице Володарского до калитки дома № 164, потом, свернув вправо, дворами, еще через одну калитку в заборе до дома 306 (в глубине квартала, приписан к улице Красноармейской), обогнув его, Болт опять свернул направо и по тропке из глубины дворов вывел прямо на улицу Красноармейскую, потом через дорогу к остановке троллейбуса — Дом культуры «Авангард», где след оборвался. По правилам, одежда давалась собаке на расстоянии не менее десяти метров от места преступления.
После этого я второй раз применил собаку уже с другого места… Болт уверенно прошел по тому же следу. Вообще Болт — лучшая собака в нашем питомнике, работает около трех лет, и очень-очень редко теряет след. Я убежден, что он правильно показал дорогу потерпевшей к месту преступления…»
Вот оно… это место… Сергей медленно прошел до перекрестка. Сегодня днем он здесь вместе с понятыми составлял протокол места происшествия, была составлена подробная схема, сделаны необходимые фототаблицы…
Молчаливо чернела возле тротуара трава. Ветер все-таки нынче силен, так и пронизывает, словно хочет и вовсе замести все следы… Нет, надо собраться с мыслями. Ничего не упустить. Вероятно, преступник ушел к перекрестку к улице Пролетарской, в сторону рынка. От Красноармейской приближались две девушки, громко разговаривая между собой. Они, видимо, и подстегнули его, он заторопился… Ведь девушки первыми подошли к раненой. За забором, во дворе дома, который стоял напротив метрах в двадцати от тротуара, развешивала белье Видякина, женщина из четвертой квартиры. Она, услышав глухой стон и плач, решила, что это опять Слобожанина Манефа из дома напротив лупит свою дочку. А Манефа Васильевна, услышав жалобные стоны, подумала то же самое о Видякиной, ибо у той росли две дочки. Она и крикнула из окна второго этажа:
— Что с тобой, Оля?
— Я не Оля, я — Ирина…
«Вечером, 13 сентября, я находилась дома. Так же дома была моя мама, тяжело больная женщина. Примерно в промежутке между 21 и 22 часами я услышала голос соседки Видякиной Татьяны, она звала свою дочь Олю. Я подумала, что она ее разыскивает. Примерно минут через пять я услышала плач детский. Подумала, что Видякина нашла свою дочь и теперь наказывает ее. Потом какой-то удар, плач, и вдруг плач прекратился. Я еще сказала своей матери, что вот соседка так бьет свою дочь, что та и плакать перестала. Через несколько минут снова послышался детский плач со словами: «Ой, мамочка, мне больно!» Ну я не выдержала и, выглянув в окно, крикнула, что, мол, с тобой, Оля? И услышала: «Я не Оля, я — Ирина…» Она еще говорила, что ей плохо, тяжело. Я сказала, что сейчас выйду. А тут еще Видякина мне крикнула: мол, что у вас случилось. А я в ответ:
— Так ведь это у вас что-то случилось…