Рос орешник...

Ей хотелось быстрее, быстрее доехать до этой больницы, чтобы прекратилась страшная боль. Болело все тело. Руки-ноги покалывало как иголками. А живот жгло и не давало дышать. Но она была в сознании. Она была в сознании, когда санитарки снимали с нее окровавленную одежду. Девочка попросила:

— Пожалуйста, пусть мне все сделают под наркозом… И… маме… маме ничего не говорите, пожалуйста…

Санитарки, привыкшие ко всему в травматологической больнице, только переглядывались. И когда ее повезли на каталке, длинной и дребезжавшей, и черные волосы ее рассыпались по белой простыне, одна вздохнула вслед:

— Молоденькая какая… Господи, исковеркали-то ее как!

И опять девочку в коридоре окружили сестры:

— За что тебя так?

Она снова всхлипнула и уже в который раз проговорила с отчаяньем:

— Не знаю… Ни за что…

— Расскажи, как все получилось? Кто тебя ударил? Сколько их было?

— Потом, потом…

Врач быстро вновь осмотрел и велел готовить к операции. Через несколько минут каталку повезли в операционную, и сестры в последний раз увидели ее черные рассыпанные волосы, и все… Жить ей оставалось полчаса. И из этих дверей ее вывезут уже с остановившимся взглядом, и руки ее будут беззащитно лежать вдоль юного и искромсанного тела, и белая простыня уже накроет ее наглухо, все еще удивленную своей неожиданной, внезапной смертью… И долго еще сестры будут вспоминать ее последние слова:

— Не знаю… Ни за что…

— Расскажи…

— Потом, потом… Ни за что…

А «потом» и не было.

14 сентября. Воскресенье.

«Ни за что…» Он подчеркнул эти слова, едва слышно произнесенные Ириной в больнице, когда ее везли в операционную. Увы! Эти слова стали последними для пятнадцатилетней девочки. Пять ножевых ран, каждая из которых несла смерть. Нелепую смерть. Что же произошло там, на пустынной улице? Почему погибла именно она, эта девочка, остановилось это сердечко, едва ли успевшее полюбить?.. И одновременно, в тот же миг остановились сердца всех ее потомков!

«За что тебя так?» И ее тихое, сказанное с отчаяньем: «Не знаю… Ни за что…» Сергей Гарусов, следователь прокуратуры Первомайского района города Кирова, медленно закрыл уже начавшую пухнуть папку. Да… Опрошены почти все жители ближайших домов, но никто (никто!) не мог ничего существенного показать, чтобы хоть как-нибудь высветить случившееся. Никто не видел преступника. С в и д е т е л е й  н е  б ы л о.

Молодой следователь взглянул на часы. Стрелки неумолимо приближались к девяти часам вечера. Он убрал дело в сейф, выключил свет. Кончался воскресный день. На улице еще светились голубым и желтым окна. Голубым — от воспаленных телеэкранов, желтым — от усталых лампочек. Завтра для города начнется новая трудовая неделя. И полетят дни за днями. А Иринина парта в школе будет пустовать. Такое траурное, пустое место. Свидетелей не было. Не было?

А осень беспечно осыпала листья, и ненастные сумерки обволакивали деревья. Ветер становился пронзительным. Сергей поднял воротник, нетерпеливо дожидаясь троллейбуса. Казалось, что он никогда не придет. Прошло десять минут. И вот он появился, продолговатый, как зверь, на лбу, в кружочке, припечатана девятка. Значит, вот он, этот самый девятый. Сергей зашел в заднюю дверь, и почти пустая машина нехотя тронулась. Вчера вот так же ехали две женщины и она, Ирина… Казалось, они и сейчас стояли где-то здесь, рядом, невидимые. А троллейбус вез их неумолимо навстречу самому страшному… А если бы они сели не в этот, а в следующий? Было бы все по-другому? Возможно… Или бы на два троллейбуса раньше? Наверное, эти же мысли терзают и мать Ирины: «Почему именно в этот сели? Приспичило? Подождали бы, чтоб беда мимо пролетела… Так нет, они еще бежали сломя голову, чтоб успеть именно в этот проклятый…» Да кто же теперь угадает, что думает мать в эту мрачную ночь… Эта, еще не старая, но какая-то измученная жизнью женщина. Он вспомнил ее тихий, немного растерянный голос…

Боровалова Раиса Петровна:

«Да, по этому адресу я проживаю с дочерью Ириной, ученицей 9-го «Б» класса, школы № 46. С мужем Валентином Михайловичем мы развелись восемь лет назад… Да, так уж получилось… Но продолжали жить вместе до января сего года. А с января… А с января он живет с другой женщиной, где-то на улице Хлыновской. Сегодня… Сегодня, в это черное число, 13 сентября, полвосьмого вечера мы поехали на девятом троллейбусе… Еще бежали к нему, боялись не успеть… Мы — это я, дочка Ирина и подруга моя, Анна Григорьевна Прасолова. Она моя старая знакомая из Горького, в гости ко мне приезжала и горьковским поездом должна была уехать обратно…

А Ирина… Доченька моя! Так вот, Иришка с утра с одноклассниками ездила в совхоз на уборку. А я копала картошку дома с бабушкой, то есть моей матерью — Климовой Любовью Никитичной. Ирина утром была, как всегда, веселая… Ничего ее не печалило… Но я как-то больше с Аней разговаривала, ведь давно не виделись…

Так вот, сели мы в этот девятый… еще бежали, торопились, и ведь я, именно я, крикнула: «Быстрее, а то не успеем…»