Roses and Thorns (СИ)

Продавец или же сам хозяин выглядел подобающе человеку, который предпочел запереться в четырех стенах, окружив себя отголосками прошлого. Подперев щеку рукой, он смотрел на старую лава лампу, распадаясь на части в состоянии деградации как маленькие частицы внутри светильника.

Старьевщик бросил на нее усталый взгляд, уверенный, что эта одна из тех девушек, что приходят сюда, перебирают старые виниловые пластинки, зачастую не осведомленные по части дискографии новоиспеченных кумиров. Они напоминали ему об утраченной молодости, заставляли придаваться вспоминанием юности, потраченной на наркотики после которых он превратился в подобие овоща, отупевшего и пристыженного на фоне успешных сокурсников, не прожигающих время здесь.

Молли потрясла в руке альбомами для привлечения внимания, не затрудняя себя лишний раз открыть рот. Продавец подал признаки жизни немым кивком и протянутой рукой. Он не хотел доставать лупу, чтобы вглядываться в даты на старых бумагах, как и не хотел смотреть на лица покойников, когда кто-то по дешевке, а то и за даром отдавал фотографии своих родственников, запечатленных в конец эпохи сухого закона.

Ригс смотрела на него с нескрываемым отвращением (к чему он привык, разделяя ее брезгливость). Жидкие редкие волосы старьевщик зачесывал так, чтобы не было видно грядущее облысение, осунувшийся, уставший, заебаный до смерти своим положением в обществе. Трясущимися руками он переворачивал страницу за страницей, будто бы был удивлен тому, что такое дерьмо кому-то пришло в голову собирать. Синие вены и несколько рубцов шрамов почти не бросающихся в глаза спустя столько лет.

Молли еще раз посмотрела на него и сделала вывод, напрашивающийся сам собой: чем так жить, то лучше сдохнуть. Если бы она так выглядела то… Была бы ничуть не удивлена, что жизнь кончается в окружении ненужных вещей, которые жалко донести на мусорную свалку.

Как же там было?

«кто резал себе вены три раза подряд безуспешно, бросал это дело и был вынужден открывать антикварные лавчонки, кто сидел в них, думая, что стареет, и плакал»**

- Вам лучше отыскать этих, - он не мог вспомнить нужное слово. Снова. – Не нумизматов, а других… Они точно смогут сказать правдивую стоимость коллекции.

- Сколько вы отдадите за это?

- Пятьдесят. Максимум.

Гроши.

Молли невольно выругалась себе под нос.

- Еще есть швейная машинка.

Она описала ее как можно красочнее, вырывая из описания слова: «рухлядь», «хрень», «гроб с колесом и педалью».

- Звучит как вымирающий вид, - попытался отшутиться продавец, коря себя за отсутствие чувства юмора как такового. - Это случайно не «Зингер»?

Ригс натянула не менее глупую улыбку, за которой скрывался единственный ответ на большинство, если не на все вопросы: Не ебу.

Старьевщик предложил за нее 170 долларов, что было уже неплохо. Табличка «Винтаж» перекочевала от нескольких поцарапанных пудрениц к швейной машинке.

695 долларов.

Чтобы чувствовать себя уверенней, почти королем этого мира ей требовалось еще 900.

Друзей не предают.

- Как вы думаете, - она произнесла это будто бы, между прочим, рассматривая несколько гребней и атласные ленты. – За сколько можно продать пикап?

- Можно и за пятьдесят шесть тысяч долларов, а можно и за три тысячи.

Конец фразы Молли пропустила мимо ушей. Пятьдесят шесть тысяч. Это как золотой билет на гребаную шоколадную фабрику и протоптанная дорожка к тому, чтобы стать миллионершей. Таких денег она давно не держала в руках, если вообще видела.

Дружба предавалась, продавалась и стоила пятьдесят шесть тысяч долларов.

- Все зависит от года выпуска, состояния, модели, - он поспешил развеять убеждение, что всякий пикап обходится в 56 тысяч зеленых, заприметив огонек в ее глазах. – Пикап 2012 года будет стоить столько. Я уверен.

- Мне нужно продать свой автомобиль. «Шевроле», год выпуска примерно конец семидесятых, состояние…. Хорошее.

- Вам за него никто не даст больше семи тысяч. Будет счастьем, если какой-то дурак поведется и отдаст все семь. В основном, за такое не берутся много отдавать. Они сложны в обслуживании. Чуть что сломается, и не отыщешь подходящую деталь, а чинить тоже никто не берется. Молодежь в сервисах не видела ничего старее конца восьмидесятых.

- Мне нужно его продать, - с прежней настойчивостью и мольбой в голове произнесла она. – Отличный грузовик, двигатель мощный, имеется зимняя резина и еще пол бака бензина. Ни одной поломки, – признавать свой истинный возраст еще хуже, чем оповестить противника о поражении. – За пять лет.

Продавец пожал плечами, недоумевая, почему в век технологий и поиска любого ответа в мировой паутине, кто-то еще задавал вопросы живому человеку. Он бы не стал спрашивать о верности узла на петле у кого-то.

- Если вам станет легче, то я спрошу, кому срочно требуется «шевроле». Но я бы посоветовал поместить объявление хотя бы в газете.

Молли кивнула напоследок, а старьевщик впервые за прошедшие годы ощутил себя полезным, а не безвольным мешком с говном, гнилыми костями и красным желе.

***

«Филателист!»