России пора распрощаться с Внешним управляющим

Язык девяностых имманентен политической гиперреальности, сложившейся в России на протяжении периода внешнего управления. Язык — управитель гиперреальности, в которой нет ничего подлинного, ничего достоверного, ничего, кроме не ощутимых и не отдельных на вкус, запах и цвет знаков и символов. Плоть политики уступила место её тотальной симуляции.

Если среднестатистического российского политика наших дней прижать к стене в тёмном переулке и предложить ему жесткий выбор: назвать свои настоящие убеждения или расстаться с жизнью, — что ответит такой политик? Не возопит ли он, что несть у него убеждений, кроме готовности за деньги, страх и (иногда) совесть выполнять поручения генерального спонсора? Что век идеологии прошёл и никогда больше не вернётся? Будет ли под ножом ночного грабителя, на самой кромке гиперреальности отличаться активист КПРФ от завзятого СПСника? идеолог «Родины» от казначея «Яблока»?

Провозвестником гиперреальности девяностых был гениальный Жириновский — самый чуткий из наших политиков первого эшелона. (Эта чуткость и позволила ему остаться на гребне волны в безвыигрышной, казалось бы, ситуации). Это он назвал свою партию либерально-демократической и провозгласил от её имени ярко антилиберальную шовинистическую программу. Это он демонстративно менял и меняет взгляды на кардинальные сюжеты политики и истории два раза в день. Это Жириновский открыто дал понять, что видел предвыборные обещания исключительно в цинковом гробу. Это он, заявив об «обновлении партии» (и опять ведь как никто слышит музыку революции, мерзавец!), выдвинул в президенты своего охранника. Жириновский прямо декларирует: приняв правила симулятивной игры, надо понимать и использовать их до конца. Только тогда — победа! Всякое половинчатое — неэффективно или, по меньшей мере, недолговечно. Чубайс, Явлинский и Зюганов делают то же самое, что лидер ЛДПР, только твёрдости и таланта у них не хватает. Потому-то электорат поймал их за руку и указал на дверь.

Гиперреальность, как ей и положено, подразумевает прекращение прямой коммуникации между элитами и страной, а также между различными сегментами народа России и подмену её эксклюзивными возможностями всемогущих СМИ, в первую голову, — телевидением. Что показано по телевизору (во всяком случае, на первых четырёх метровых каналах), — то и есть страна. В языке этой страны — том самом языке 90-х — царят вязкие словосочетания типа «удвоение ВВП», «эффективный менеджмент» и «рост капитализации». Для элиты эти слова, кажется, что-то означают и чего-то стоят — в миллиардах долларов США. Для народа они лишены смысла и лишь маркируют границы пропасти, отделяющей страну от элит. Увидишь знак «Эффективный менеджмент» — остановись, а то упадёшь в бездну!

Вся элита девяностых держится на этом специальном языке, в котором термины потеряли изначальное содержание. Вот они говорят — «демократия». А я берусь утверждать, что Путин — гораздо больший демократ, чем Ельцин вкупе с Чубайсом и Немцовым. Потому что путинские выборы-2003 куда лучше отразили волю народа, чем, например, ельцино-чубайсовские — 1996 года. Дорогим россиянам дали-таки возможность проголосовать за того, кого они хотели. Скажите, а на каких выборах вброс бюллетеней был масштабнее, как Вам видится, — в 1996 или в 2003 году? Мне почему-то сдаётся, что тогда, семь с половиной лет назад. И не кажется ли вам, что первый тур тех самых выборов-96 выиграл всё же Геннадий Зюганов, а не Борис Ельцин? Где же тут демократия, уважаемые коллеги?

А вот они говорят — «свобода слова». Я и здесь утверждаю, что при Путине — horribile dictu! — свободы слова стало больше, чем при его предшественнике. Ибо только сейчас стало возможным обсуждать публично судьбы русской нации и Российской Империи, что в ельцинскую эпоху считалось опасно неприличным и абсолютно маргинальным. Лишь недавно доступ к средствам массовой информации получили носители идей, оппозиционных режиму Внешнего Управления — на протяжении 1991–2002 гг. этих людей как будто и вовсе не существовало, ибо пропуск на информационное поле у них грубо и безвозвратно отобрали.

Приходится признать, что «демократия», «гражданские свободы», «гражданское общество», «права человека» в русском языке девяностых годов означают нечто совсем иное.

А именно:

— демократия — набор мер, необходимых для легитимации режима Внешнего Управления в России; такая демократия отнюдь не исключает откровенно незаконных (как силовых, так и мошеннических) действий самого разного рода в ситуациях, когда «внешнее управление» оказывается в опасности;

— гражданские свободы — набор инструментов, позволяющих обеспечить тотальное доминирование сторонников Внешнего Управления, а значит — американского взгляда на жизнь в публичных структурах и информационном пространстве России;

— гражданское общество — совокупность институтов, с помощью которых Внешний Управляющий проводит разъяснительную работу с населением (быдлом) и зачистку политико-информационного поля от инородных элементов;