Как хорошо известно из опыта мировой истории, там, где системные государственно-политические институты теряют авторитет и перестают действовать, где легальные партии не выражают более интересов избирателей, расцветает прямое действие. Народ использует последние оставшиеся в его распоряжении инструменты — от забастовок до погромов — чтобы как-то напомнить элите о своем существовании. И здесь не стоит уповать на национальную депрессию — депрессия отнюдь не исключает неконтролируемых разрушительных всплесков, напротив, на определённой стадии своего развития порождает их.
Не случайно как раз в 2003 году профсоюзный вождь «Норильского никеля» Валерий Мельников, не располагая ни деньгами, ни собственными СМИ, бросив вызов политическому постмодернизму, сокрушил в неравной борьбе олигархического гиганта и стал мэром заповедного Норильска. Он выступил едва ли ни единственным представителем реальной реальности и, тем самым, полноценным представителем оппозиции мертвечине гиперреального. Он напомнил стране, что всплеск радикального рабочего движения в ближайшие годы неизбежен — и это движение может оказаться безукоризненно (по меркам постновейшей истории) честным, а потому недвусмысленно жестоким.
Расцвет терроризма — ещё одно порождение гиперреальности. В жизни, в которой нет ни грана правды, честным остаётся только взрывное устройство. И — кровь человека на грязном снегу. И ещё — тот, кому обещали буржуазное счастье, но не донесли (потому что забыли внести в список достойных счастья) — он приходит в молитвенный экстаз от соприкосновения с самым живым, что осталось в этой не-реальности — Смертью. Силой, над которой не властны никакие деньги, никакие обманки, никакие политтехнологии.
И если по стране прокатится волна голодных / холодных бунтов — что будут делать социальные фантомы с их политтехнологиями? А если бунты начнутся в армии, где отчаяние отчаяния сменилось уже отчаянием презрения?
Гиперреальность поддерживается многими лукавыми инструментами, не исключая и «специальную» социологию, функция которой — подгонять алгоритм решения задачи под заранее известный ответ. Но любой контакт на границе реального и гиперреального может обернуться для последнего гибелью в неподдельных объятиях первого. Простой пример из самого свежего прошлого: СПС и Ко заказывали «специальные» социологические исследования, дабы убедить себя, что народ не хочет передела собственности, а Ходорковский по популярности приближается к Путину. Кончилось дело — 3.97 % голосов на выборах. Будет ли понят ли этот простой, как трижды восемь, урок?
Важнейший вопрос президентской повестки дня — вернуться из гиперреальности в российское настоящее. Отказаться от ставки на господство политтехнологий, на фиктивные политические конструкции. Перейти от конструирования виртуальной реальности к мониторингу реальной действительности и стратегически осмысленному взаимодействию с нею.
Нет необходимости поддерживать нежизнеспособные квазиполитические умышленные структуры, весь ресурс которых ограничен благоволением богатого / знатного покровителя. Важно выявить подлинные, набирающие силу тенденции, а также силы и лидеров, способных представлять и олицетворять эти тенденции. И перейти в режим постоянного диалога с подобными силами / лидерами.
Президент не должен бояться не подконтрольных ему напрямую политических сил. Исторически природа верховной (в данном случае — президентской) власти в России такова, что глава государства как общенациональный лидер всегда стоит над партиями. Ибо источник его власти носит трансцендентный характер. И любая партия, наделенная внятной последовательной идеологией, так или иначе будет готова к конструктивному разговору с Кремлём как надполитическим воплощением государственности. (Не надо забывать, что в России «государство» и «государь» — не просто однокоренные слова, но почти синонимы; что патримониальная модель власти никуда не исчезла и едва ли когда-нибудь исчезнет). Но какую-либо устойчивую политическую систему можно строить только на базе трагически подлинных и самочинно растущих, а не наспех скроенных и обречённых смерти политических организаций.
Путинская реформация невозможна без радикальной смены общественно-политического языка. Необходимо отказаться от навязчивых бессодержательных штампов ельцинской эпохи. Обновление языка должно происходить параллельно процессу смены элит.
Фактически, Путину на протяжении Второго Срока — больше того, в самом его начале — предстоит выступить издателем нового русско-русского словаря. Толкового словаря реальной реальности. И — изготовить гранитные закладки для каждой страницы.