Россия белая, Россия красная. 1903-1927

Помню еще одну смерть, вызывавшую противоречивые комментарии: генерала свиты его величества генерала Штакельберга и его сына. Генерал проживал в собственном доме на Миллионной – самой аристократической улице Петрограда. По одну ее сторону стояли особняки представителей высшей аристократии, по другую – дворцы членов императорской фамилии и великих князей, задние фасады которых выходили на Неву. Генерал вместе с сыном находились дома, когда к ним явился патруль; они отказались впустить пришедших в дом, забаррикадировались, оборудовали бойницы и выставили из них стволы пулеметов – в доме имелось оружие. При виде этих воинственных приготовлений патрульные, тоже вооруженные, открыли огонь. Генерал и его сын ответили стрельбой по осаждающим. Когда же у них закончились патроны, они с криками «Да здравствует император!» пустили себе по пуле в висок.

Бывало, что твердое, но не провокационное поведение производило на революционеров должное впечатление. Так было, когда матросы явились на корабль к адмиралу Колчаку, командующему Черноморским флотом, чтобы отобрать у него кортик. Сдача этого оружия являлась символом капитуляции; кроме того, адмиральский кортик был золотым и являлся подарком Николая II. Колчак отказался отдать этот символ офицерской чести и императорский подарок. Когда же матросы приблизились, чтобы отнять кортик силой, адмирал быстро отцепил его и швырнул в море.

– Царь мне его дал, – сказал он, – и только один царь может его у меня забрать.

Этот жест так подействовал на матросов, что они убрались с корабля, не посмев поднять руку на своего командира. Впрочем, Колчак всегда отличался сильным характером. Мой отец, под началом которого Колчак служил, восхищался им. Известно, что, когда в 1919 году большевики, приведшие адмирала на расстрел, заколебались, он хладнокровно бросил своим палачам:

– Стреляйте! Исполняйте свой долг.

Нерешительность же и готовность идти на уступки, напротив, редко приводили к благоприятным для пытавшихся уберечь жизнь аристократов результатам. Во всех кругах горячо обсуждали факты, подтверждающие это.

Великий князь Кирилл Владимирович, двоюродный брат Николая II, командовал Гвардейским флотским экипажем. Настал день, когда эта часть, как и все остальные, должна была присягать правительству, сформированному Думой. Моряки прислали к великому князю Кириллу, своему командиру, делегацию с просьбой прийти во главе своих подчиненных в Таврический дворец для принесения присяги. Великий князь отказался. Но на следующий день моряки пришли снова и под угрозой убийства вынудили командира подчиниться. Положение великого князя было критическим. С одной стороны, он полагал подчинение унизительной трусостью, с другой – понимал, что отказ приведет к убийству и его самого, и всей его семьи, в первую очередь супруги, великой княгини Виктории Федоровны, в то время беременной, которая на коленях умоляла мужа уступить. Наконец, великий князь принял командование своей частью, отвел ее во дворец и привел к присяге новому правительству, которому присягнул и сам. Но когда они возвращались в казармы, остававшиеся в живых сотрудники полиции, продолжавшие оказывать сопротивление, увидели их. Увидев двоюродного брата царя, возвращающегося из Таврического дворца, они, охваченные возмущением и отчаянием, открыли по Гвардейскому экипажу огонь из пулеметов. Сам великий князь сумел укрыться в доме, но многие из его людей были ранены.

Странное совпадение: эта сцена разыгралась на той же самой площади, на которой лишь храбрость и присутствие духа помогли царю Николаю I усмирить народный бунт. Он тогда в одиночку, верхом на коне, ворвался в толпу бунтовщиков и своим поистине царственным голосом крикнул: «На колени!» Покорившись, мятежная толпа пала на колени.

Ситуация и с той стороны, и с этой сильно изменилась. Подобные крутые перемены обычны для России. Как известно, сегодня великий князь Кирилл является претендентом на русский трон.

Что же касается моего отца, меня и всей нашей семьи, то нас всерьез не тревожили. Конечно, случалось, что на улице к моему отцу, который теперь одевался в штатское, подходил кто-то, кто узнавал его, и называл по званию. Толпа больше всего злобствовала на министров и старших военных чинов. Но всякий раз в толпе находился некто, кто, чтобы заставить забыть об услугах, оказанных отцом императорам, начинал вспоминать об услугах, оказанных им народу. Подобные уличные сцены были в то время обычными: народ быстро загорался, но так же быстро остывал. В патрулях же практически всегда находились матросы, среди которых имя отца все еще было популярным. Так что по-настоящему неприятные случаи были очень редкими.