Россия бунташного века: cкандалы, интриги, расследования

XVII в. — век необычайной пестроты литературных жанров. Получив в наследство систему средневековых литературных жанров, XVII в. с его историческими событиями аккумулирует творческие способности людей, и так возникают новые жанры, предназначенные для частного чтения.

Записная книжка новгородского купца Никифора Кошкина. 1677–1702 гг.

Литература после Смуты открывает человеческий характер: теперь человек может быть не только априори добрым или злым — он может меняться в течение жизни, характер его становится амбивалентным. Внутренний конфликт человека может стать причиной исторических событий — как, например, в случае с Борисом Годуновым.

Героем литературного произведения становился не только общественно значимый человек, но и обычный представитель народа. Происходящие исторические события (Смута, административные и экономические реформы Алексея Михайловича, бунты) определили появление новых литературных памятников, посвященных конкретному историческому событию или даже одному лицу.

Коллектив авторов также изменился: благодаря сочинениям, написанным очевидцами и участниками Смуты, а не только монахами, литература становится все более авторской, теряя прежнюю анонимность. Автор открыто заявляет о себе и о своей позиции — мыслимо ли это прежде?

Знатоки древнерусской литературы скажут мне: а как же сочинения Курбского и Грозного? А как же Мономах? И будут правы. Но то — исключения из правил. Средневековая литература характеризуется особым отношением к автору: это исполнитель воли божьей, скриптор, и у него нет своего мнения, и показывать свой лик он также не должен — потому преобладающая часть средневековой литературы анонимна.

Симеон Полоцкий. Жезл правления. 1667 г.

Появляются и новые жанры: бытовая повесть, демократическая сатира, автобиография, вирши. Создается литература для развлекательного чтения: пародии на судебные процессы (эти вещи вы наверняка читали в школе: «Повесть о Ерше Ершовиче», «Повесть о Шемякином суде»), пародии на деловые документы (челобитные), на путники и дорожники, на лечебники («Лечебник на иноземцев») и даже на тексты церковного богослужения (изумительная «Служба кабаку» с артикулированной истиной «Многи скорби с похмелья живучи бывают»).

Не хочется ограничиваться сухим перечислением, поэтому рассмотрим особенности пары произведений.

«Лечебник выдан от русскихъ людей, как лечить иноземцовъ и их земель людей; зело пристойныя лекарства от различных вещей и дражайших» — это пародия на современные ему лечебники, то есть сборники рецептов от разных болезней. Уже название намекает нам на лукаво улыбающегося в усы автора.

В канонических лечебниках рецепт должен был иметь название, в котором описывалось действие лекарства, а далее указывался способ приготовления и применения. Автор «Лечебника на иноземцев» заимствовал форму подлинного лечебника, однако использовал творчески, задействовав языковую игру. И, самое главное, единственной целью этого опуса был только смех (и, возможно, удовольствие творца).

Например, уже первый рецепт дает представление о характере пародии:

«Когда у кого заболит сердце и отяготеет утроба, и тому пристойныя статьи:

Взять мостового белого стуку 16 золотников, мелкаго вешняго топу 13 золотников, светлаго тележнаго скрипу 16 золотников, а принимать то все по 3 дни не етчи, в четвертый день принять в полдни, и потеть 3 дни на морозе нагому, покрывшись от сольнечнаго жаркаго луча неводными мережными крылами в однорядь. А выпотев, велеть себя вытереть самым сухим дубовым четвертным платом, покамест от того плата все тело будет красно и от сердца болезнь и от утробы теснота отидет и будет здрав».

Среди ингредиентов указаны несуществующие «вещества» (вешняго топу 13 золотников), а среди способов применения указывается уж совсем абсурдное «потеть на морозе нагому». Несмотря на вполне традиционную форму рецепта (есть болезнь — берем ингредиенты — применяем определенным образом), «Лечебник» вызывает смех невозможностью состава, который придумывает автор. В качестве ингредиентов можем найти и «медвежий рык», и «орлово летанье», и «кошечье ворчанье».

Но чем ближе к концу произведения, тем больше «рецепты» становятся похожими на развернутые народные пословицы или абсурдные анекдоты в стиле Хармса. Мои любимые — седьмой и девятый рецепты: