Россия и ее империя. 1450–1801

Екатерина не имела никаких родственных связей с Романовыми, но в течение всего своего царствования прилежно работала над авторепрезентацией. Первоначально упор делался на православие, дочернюю верность петровскому наследию и военную доблесть; многочисленные манифесты оправдывали ее приход к власти волей народа, недовольного тиранией ее супруга, опиравшегося на узкий круг советников. Екатерина провозгласила себя продолжательницей петровских реформ, оставленных при Петре III. При этом она выходила за пределы традиционной роли православной самодержицы: пышно короновалась в Успенском соборе, как Екатерина I; путешествовала по стране, посещая монастыри, раздавая милостыню и принимая прошения от подданных. Поклявшись править «по закону», она в 1766 году созвала для подготовки нового Уложения представителей всех сословий, кроме крепостных. Приблизительно на протяжении первого десятилетия ее царствования все это находило отклик в официальных одах. Василий Петров, ее любимейший одописец, провозглашал, что в императрицу вселился дух Петра I; Ломоносов объявил, что царский скипетр ей вручил сам Бог. Петров и другие уподобляли ее царицам амазонок, Астрее, Дидоне, даже императору Августу. Особенно много отсылок к Античности содержалось в одах, посвященных победам над турками.

Во время своего долгого правления Екатерина сознательно меняла свой имидж, особенно в течение длительного периода мира, ознаменовавшегося административными реформами – с 1774 года до конца 1780-х. Победительница турок, уверенная в прочности своих международных и внутренних позиций, вдохновленная просвещенческими поисками гармонии и счастья, она поощряла художников и поэтов создавать образ более человечной и близкой к людям правительницы. К примеру, портрет Екатерины в «храме богини правосудия» кисти Дмитрия Левицкого (1783) делает акцент на ее благодетельном правлении и издании законов, влекущем за собой изобилие всяческих благ. Позже Левицкий изобразил ее как пожилую даму, прогуливающуюся с собачкой в саду, подчеркивая радость и гармонию, которые императрица несет своему народу. В своем цикле стихотворений (1782–1789), центральное место в котором занимает ода «Фелица», Державин снижает высокий язык и синтаксис оды, прибегая к «среднему регистру» и диалогам, которые идут между Фелицей, мудрой правительницей, и ее верным подданным Мурзой, чтобы изобразить взаимодействие Екатерины со своим народом.

Более интересно, пожалуй, то, до какой степени Екатерина осмеливалась видоизменять уже ставший традиционным культ Петра I как героя. Как известно, она повелела воздвигнуть Медного всадника, впечатляющий монумент работы Фальконе – Петр I на коне, устремляющийся на борьбу со Швецией (рис. 13.6). Екатерина давала указания относительно облика статуи, предлагая не окружать ее барельефами со сценами из жизни Петра и изваяниями его сподвижников: памятник должен был символизировать силу природы, которую представлял Петр – конь и всадник на постаменте в виде грубо обтесанного валуна. Тем самым Екатерина тонко противопоставляла порядок и цивилизацию, принесенные ею в Россию, бешеной творческой энергии Петра. Императрица часто вспоминала слова Августа, который «принял Рим кирпичным, а оставил мраморным», придав ему красоту и цивилизованность. Эту цель она преследовала и в буквальном смысле, преобразив множество городов по всей стране – так, набережные Петербурга были одеты в гранит, но главное, в столице и ее пригородах появилось множество зданий классического стиля: Мраморный дворец, Малый Эрмитаж, Старый Эрмитаж, Эрмитажный театр, два крыла и Камеронова галерея в Екатерининском парке, Павловский дворец и другие. Екатерина даже сочинила басню на французском языке, критикуя в ней императрицу Анну за жестокость и Елизавету – за легкомыслие, что контрастировало с ее напряженной работой на благо государства. Более того, Екатерине Дашковой в 1783 году было разрешено выступить с осторожной критикой Петра.

Рис. 13.6. Медный всадник был призван подчеркнуть связь между Екатериной II и Петром I. Намеренно скромная надпись гласит: «Петру Первому Екатерина Вторая». Фото Джека Коллманна