Россия и Европа. Том 2

Тем более, что на Ближнем Востоке заваривалась новая каша. Мегмет Али, с 1833 года паша Египетский и Сирийский, задумал пять лет спустя провозгласить-таки свою независимость от султана. Не дремал, однако, и султан, снедаемый жаждой реванша за унижение того же 33-го. Незадолго до заявления Мегмета Али он пригласил мо­лодого прусского офицера Гельмута фон Мольтке, будущего победи­теля Австрии и Франции, руководить реорганизацией турецкой ар­мии. И хотя эта реорганизация только началась, наглое заявление вассала переполнило чашу султанского терпения. Он снова объявил Мегмета Али низложенным. И вопреки предостережениям Мольтке в апреле 1839 ^г°да юо-тысячная турецкая армия перешла Евфрат.

Результат был примерно таким же, как пять лет назад. Уже два месяца спустя остатки разгромленной наголову армии султана сдались в плен Ибрагиму. В довершение катастрофы весь турец­кий флот снялся с якорей в проливах и в полном составе отпра­вился в Александрию — сдаваться Мегмету Али. Только скоропос­тижная смерть спасла Махмуда от вести о его последнем позоре. Новый султан, шестнадцатилетний Абдул Меджид, конечно, немед­ленно предложил мир. Но он был безоружен. Его армия и флот бы­ли в египетском плену.

Разумеется, первой реакцией Николая было объявить, что он го­тов, как и в 1833-м, послать свой флот в Босфор. Но и Пальмерстон, наученный опытом Ункиар Искелеси, был на этот раз начеку. Если русский флот снова войдет в Босфор, заявил он, английская эскад­ра войдет в Дарданеллы. Предотвратить конфронтацию могла лишь международная конференция, созванная для сохранения целостности Порты. Как объяснил А.Е. Пресняков, «шаг за шагом английское прави­тельство добивается от Николая признания балканских дел не особым русско-имперским вопросом, а общим делом европейских держав, в котором ни одна из них не должна действовать без согласия дру­гих».⁵⁷ Еще важнее, что Англию неожиданно поддержали и союзники России, Австрия и Пруссия. Таков был конец «австрийского» сценария.

Поначалу Николай собрался было рискнуть конфронтацией с англичанами в духе записанных в 1828 году Никитенко разгово­ров о столкновении нового Рима с новым Карфагеном. Во всяком случае первая нота Нессельроде звучала безаппеляционно: Россия не видит необходимости ни в какой международной конференции. Даже Линкольн вынужден признать, что Николай стремился «избе­жать европейской дискуссии по поводу своей позиции самоназна­ченного протектора Оттоманской империи».⁵⁸ Но в последнюю ми­нуту, по-видимому, пришла в голову императору неожиданная мысль, во мгновение ока изменившая его стратегию.

Мысль была простая: всем известно, что за демаршами Мегмета Али стояла Франция, рассадник «возмутительного духа» в Европе. Так с какой, собственно, стати России конфронтировать с Англией, желавшей, как и она, неприкосновенности Порты, вместо того чтобы в союзе с нею выступить против Франции? Союз с Англией не только расколол бы антанту морских держав, но и наглухо изолировал но­сительницу революционной заразы в её берлоге. В конце концов су­ществовал же в 1814 году Шомонский договор четырех держав (Рос­сии, Англии, Австрии и Пруссии) против Франции. Так почему бы не попытаться его воскресить?

А.Е. Пресняков. Апогей самодержавия, Л., 1925, с. 82.

Bruce Lincoln. Op. cit.. p. 214.

Уж во всяком случае выглядел этот «тютчевский» сценарий соблаз­нительнее меттерниховского, который свелся в конечном счете, если не считать балов и парадов, лишь к бесконечным клятвам трех госуда­рей в вечной преданности друг другу. Разве шли эти бесплодные клят­вы в сравнение с изоляцией Франции в духе третьей стратегии? И раз­ве не объясняет нам этот поворот, почему, прочитав статью Тютчева, Николай тотчас с нею согласился? И разве, наконец, не стоило ради та­кого дела рискнуть некоторыми приобретениями Ункиар Искелеси?

Так или иначе, с этого момента Николай начинает планомерную подготовку новой стратегии. Еще летом 1839-го он отправляет с ви­зитом в Лондон наследника престола, очаровавшего чопорных хозя­ев, а вследза ним самого талантливого из своих дипломатов Филип­па Бруннова с инструкцией «предложить британскому правительству сказать нам искренне, что оно думает, чего оно хочет и где оно этого хочет».[21] Подразумевалось, конечно, что и Россия готова идти на ус­тупки. Вплоть до международной конференции, только что отвергну­той в ноте Нессельроде. Но, разумеется, на определенных условиях.

Например, обе державы могли бы воспрепятствовать Франции по­слать свою эскадру в проливы. Могли бы и заключить соглашение, что проливы на неопределенный срок закрываются для военных судов всех европейских держав без исключения. В обмен Россия обязалась бы не возобновлять свой договор с Турцией, срок которого все равно истекал в 1841 году, и посылать свои войска на защиту Стамбула лишь с разрешения Европы и в качестве её уполномоченного.