В изложении откровенного Погодина выглядела она так: «Оставьте нас в покое решить наш исторический спор с Востоком и с Магометом. Суд у нас с ними — Божий, а не человеческий». Такой средневековый аргумент мог, согласитесь, вызвать лишь недоумение европейских политиков. Тем более, что Погодин тут же бестактно добавлял: «Наше счастие, а отнюдь не вина, если с исполнением священного долга соединяются и вещественные выгоды и если, по мере побед над Востоком и Магометом, увеличивается наше политическое могущество».131
Вот почему, оказывается, несовместно было отныне с честью и достоинством России соглашаться на общеевропейский протекторат над турецкими христианами. Погодин объяснил это без обиняков: «Вы хотите, чтобы мы, пред увенчанием наших трудов и подвигов, выпустили из рук нашу законную добычу и в страхе от ваших дерзких угроз смиренно предоставили решить святое дело вашим барышникам и кулакам, сообразно с их грошовыми выгодами и копеечными видами, которых издревле Господь изгонял из храма? Ослепленные! За кого вы нас принимаете?»132
«Святое дело» (оно же «законная добыча», т.е. инкорпорация «родных и двоюродных братьев» в Славянский Союз под покровительством России), должно было совершаться чистыми, православ-
Там же, с. 144.
Там же, с. 143-144 (выделено мною. — АЯ.)
ными руками, совершаться Святой Русью. У нас, впрочем, есть некоторые основания сомневаться в том, что освобождение славян и впрямь было для Погодина столь уж святым делом. Он, собственно, и сам сообщает нам об этом с откровенностью, ничего подобного которой мы никогда больше не услышим от его последователей, тем более сегодняшних. «Скажу даже вот что: если мы теперь не сделаем этого, то сделают это наши враги... да, если мы не воспользуемся теперь благоприятными обстоятельствами, если пожертвуем славянскими интересами ...тогда мы будем иметь против себя не одну Польшу, а десять».133
Другими словами, вовсе не свободой «братьев» озабочен был Погодин, но лишь тем, чтобы их освобождение открыло нам путь к Славянскому Союзу и «универсальной империи». И страшно боялся, как бы не обратились освобожденные другими «братья» против Большого Брата. Всяческие ужасы пророчил он в этом случае России. «Имея против себя славян — и это будут уже самые смертельные враги России, — укрепляйте Киев и чините Годуновскую стену в Смоленске. Россия снизойдет на степень держав второго класса... Поруганная и осрамленная, не только в глазах современников, но и потомства, не умев исполнить своего исторического предназначения».134