С другой стороны, для «восстановителя баланса» А.Н. Бохано- ва план Сперанского имеет, естественно, смысл скорее негативный. Хотя он и похвалил автора за то, что его «проект не предусматривал ограничения прав монарха» и предполагал «сохранение основ существующего строя», Боханов все-таки обнаруживает в нем опасную тенденцию «преобразования России в правовое государство».24
И подчеркивает он, в отличие от Предтеченского, не дальнозоркость Сперанского, но его безнадежную нереалистичность. «Будучи по своему умонастроению [русским европейцем] ... Сперанский наивно полагал, что подобные приёмы можно установить и в России... И хотя перед глазами был провал петровского эксперимента (после смерти Петра всё в стране разваливалось...), но как настоящий западник подобные вещи он оставлял без внимания».25Впрочем, в известном смысле Боханов прав. Заподозри Сперанский хоть на минуту, какую бурю вызовет его конституционный проект в Петербурге, как безжалостно — и навсегда — сломает он его судьбу, реформатор наверняка бы за него не взялся.
Там же, с. 205.
Роль
ГеОПОЛИТИКИ
Бесспорно,бедствия,постигшие Сперанского (шквал клеветы, опала, ссылка, нужда и, самое главное, сознание глубочайшей несправедливости и нелепости того, что с ним произошло), объясняются геополитической ситуацией того времени. Как мы знаем, в первом десятилетии века безраздельным хозяином континентальной Европы был Наполеон. Со времен римских императоров ничего подобного континент не видел. Великий корсиканец кроил и перекраивал его, как хотел, раздаривая целые страны своим братьям и маршалам. И перечить ему не смел никто, кроме единственного непобежденного и недосягаемого за Ламаншем врага, Британии.
Наполеон поставил на колени Пруссию и Австрию, попутно разгромив русские армии на полях Аустерлица и Фридланда и вынудив Россию присоединиться к континентальной блокаде против её главного тогда экономического партнера, всё той же Британии. И настолько превосходила в те годы Франция по военной мощи своих соперников и союзников (как десятилетие спустя будет их превосходить Россия, еще полвека спустя Германия и в наши дни Америка), что сопротивление ей казалось невозможным. Ненавидели её соответственно (так же, разумеется, как десятью годами позже станут ненавидеть Россию, потом Германию, а сегодня Америку). Так, как с начала времен ненавидели сверхдержаву, особенно, если она не стеснялась демонстрировать своё превосходство.
В судьбе Сперанского и его реформы ненависть эта сыграла роль поистине роковую. Дело в том, что в мае 1807 года ему случилось сопровождать императора в поездке на встречу с Наполеоном в Эрфурте. И Наполеон со своей обычной проницательностью тотчас выделил Сперанского из толпы придворных, удостоил личной аудиенции, расхвалил и даже в шутку просил Александра отдать ему своего государственного секретаря в обмен на любое германское княжество. Судьба реформы была этими похвалами решена.
Первым делом обвинили реформатора, конечно, в том, что он продал отечество за «злато и брильянты, доставленные ему через
французского посла».26
Особенно пикантно звучало это в первые недели ссылки, когда, перебиваясь с хлеба на квас, получал Сперанский из Петербурга известия о якобы принадлежащих ему «миллионах в английском банке»27 Даже А.С. Шишков, человек вполне порядочный, уверял тем не менее знакомых, что Сперанский «был подкуплен Наполеоном предать ему Россию под обещанием учредить ему корону польскую»28Не обошлось, разумеется, и без «вечной темы». Гавриил Державин, например, был убежден, что Сперанский «совсем предан жидам».29
И если чего-то в этом списке грехов еще недоставало, то последний штрих добавил известный русский «патриот» того времени, прославившийся впоследствии своей отповедью Чаадаеву, Ф. Ви- гель: «Близ него мне всегда казалось, что я слышу серный запах и в голубых очах его вижу синеватое пламя подземного мира».30Проект конституционной реформы был последней каплей, переполнившей чашу негодования петербургского общества. Уж он-то совершенно явно свидетельствовал, что Сперанский «хочет уничтожить Россию». Расходились лишь в том, по чьему именно поручению — Наполеона ли, жидов или непосредственно сатаны. Ирония заключалась в том, что составлен был этот проект, по словам Сперанского в его известном оправдательном письме императору, «из стократных, может быть, разговоров и рассуждений Вашего Величества»31