И противники реформатора прекрасно это знали. Соответственно тучи сгущались в исходе первого десятилетия и над головой самого Александра. Злопыхатели прочили на трон Екатерину Павловну, его сестру, всемерно подогревавшую оппозицию Сперанскому, между прочим, с помощью Карамзина, который называл его не иначе, как «школьник-секретарь»32
Вспоминали в этой связи о судьбе26
Там же.
Там же, с. 212.
Там же, с. 214.
Там же.
задушенного придворными Петра III. Как доносил в Париж Колен- кур, в России теперь «без всякой злобы говорят в ином доме о том, что нужно убить императора, как говорили бы о дожде или о хорошей погоде».33
«В общем и целом, — подводит итог этому скандалу Ю.С. Пивоваров, — против Сперанского [и, добавим в скобках, против его коронованного патрона] выступили огромные, непреоборимые силы».34Первостепенно важно, однако, заметить, что в эпоху наполеоновских войн среди этих «непреоборимых сил» было уже не одно лишь темное провинциальное дворянство, подозревавшее Сперанского в самом жутком — в стремлении «побудить народ произнести великое и страшное требование».35
Или, как записывала в дневнике Варвара Бакунина, в том, что он «хотел возжечь бунт вдруг во всех пределах России и, дав волю крестьянам, вручить им оружие на истребление дворян»36 Иначе говоря, выступили против Сперанского не только образованное общество, в чьих салонах говорили об убийстве императора «как о дожде или хорошей погоде», и даже не только знаменитости XVIH века, как Державин или официальный историограф империи Карамзин (о котором нам, конечно, предстоит говорить подробно). Еще важнее, пожалуй, что среди «непреоборимых сил» этих был наполеоновский гегемонизм. Именно он, похоже, и объединил против реформы высшее петербургское общество с темной помещичьей массой, заполнив тем самым пропасть между ними, столь очевидную еще в годы молодости Александра.Не до нововведений было в ту пору России. Её унизили, ей угрожала опасность. Другое дело, что вместо естественного в таких обстоятельствах патриотического подъема объединительной платформой оппозиции реформе оказался консервативный национализм, которому отныне суждено было в России большое будущее. Император Александр, совсем еще недавно привлекавший образованное общество своим обаянием и либерализмом, просто не заметил этой роковой подмены. А в ней между тем и заключалась угроза
Там же, с. 239.
грядущего исторического тупика и николаевской реакции, которые в конечном счете окажутся куда опаснее для России, чем даже сам Наполеон со всем его гегемонизмом.