Россия и европейский романтический герой

В «Преступлении и наказании» появляется еще один герой Достоевского, еще одно отражение в ряби российской недвижности[1] образа европейского романтического героя. Есть французский роман, который особенно соотносится с романом Достоевского: «Красное и черное» Стендаля. Антиподность и, с другой стороны, близость «Красного и черного» и «Преступления и наказания» удивительны: оба романа и оба главных персонажа соотносятся как фотографический негатив с позитивом. Жюльен Сорель, как и Раскольников, блестяще умен и тоже идет по жизни, производя над собой умственные эксперименты. Но в то время как Сорель действительно идет куда-то, Раскольников оказывается способен сделать только один шаг, и на этом путь его свершений заканчивается. Жюльен Сорель, точно так же как Раскольников, гибнет, слишком доверившись рационализму (в его случае рационализм лежит в подоснове его честолюбия), но пока он жил, ведомый честолюбием, он шел от одной жизненной победы к другой и оставил по себе в людях яркую память (честолюбие Раскольникова не идет дальше нелепо искаженных представлений о себе). Как истинный романтический европейский герой, Жюльен Сорель находит истину (цельность, гармонию) в любви к женщине, и то же самое как будто происходит с Раскольниковым. Но опять здесь кардинальная разница. Совершив покушение на мадам Реналь, Жюльен преображается – в нем происходит действительный переворот. Теперь он спокоен и, приговоренный к смерти, дает Матильде последние указания на будущее. Эти указания могут показаться некоторым читателям слишком резкими с точки зрения реализма, слишком рациональными и противоречащими стилю тонкого психолога Стендаля: ни малейшего страха смерти, ни малейших колебаний. Жюльен напоминает спокойствием, решительностью и точностью приказов в эти моменты своего героя Наполеона, – но в том-то и состоит задача Стендаля, который не написал бы ни одной строчки романа, если бы не видел Сореля не столько романтическим любовником, сколько трагически гибнущим потенциальным Лидером людей, уничтоженным косным общественным порядком. Трагедия Сореля в том, что он (как и его творец Стендаль) жил во времена исторического отброса Франции в Реставрацию, но Реставрация длилась немногим более продолжительности жизни самого Сореля, а Стендаль не дожил всего трех лет до революции 1848 года. Поэтому речь Сореля в суде не может шокировать современного читателя так, как она шокировала бы «руководящих» французов в каком-нибудь двадцать пятом году девятнадцатого века, и именно это Стендаль имел в виду, когда говорил, что в будущем его роман будут читать не женщины, а мужчины. Секрет глубины «Красного и черного» кроется в том, что это роман об европейской идее истории – о том, что ход истории победен и его нельзя остановить.

Вернемся к Раскольникову, с которым после совершения преступления и вспыхнувшей в нем любви к Соне никаких переворотов не происходит. Жюльен Сорель «узнал себя», но Раскольников в результате бесконечных самокопаний не просто не узнает ничего о себе, но, попав на каторгу, забывает о том единственном знании, которое приобрел ценой преступления: что он такой же трус и такой же человек буржуазной морали (как тонко замечает ему Порфирий), как те люди, которых он так презирает. Мы до сих пор не научились отдавать должное странной иронии Достоевского, когда он записывает в эпилоге романа, что Раскольников теперь не находит в своих действиях ничего предосудительного или ошибочного и утверждается в мысли, что его просто подвела судьба. Достоевский обещает нам, что в каком-то неопределенном будущем Раскольников изменится, но что это сюжет совсем другого романа. То есть в рамках «Преступления и наказания» совершенное Раскольниковым преступление не оставляет на его личности никакого следа, и, полюбив Соню, он вообще думает о прошлом так, будто все это случилось с каким-то другим человеком. Константин Мочульский, кажется, единственный заметил это и, морщась, написал, что Раскольников действительно превратился на каторге в сверхчеловека, хотя и не уточнил, какого именно рода. У Мочульского была нежная душа, но он не был глубоким аналитиком и не заметил разницу, которую так хорошо знал Достоевский: разницу между западного образца Сверхчеловеком, Лидером людей – и русским сверхчеловеком, разбойником Орловым. Раскольников, пусть он хоть сотню раз полюбит Соню, выявляется на каторге человеком огрубевшей души и не слишком высокого самосознания; с ним происходит то, что происходит со многими весьма заурядными убийцами: первое преступление им было совершить трудно, на следующее они пойдут не моргнув глазом.