Россия и европейский романтический герой

Теперь несколько слов о Наполеоне, поскольку и Сорель и Раскольников клянутся его именем. И опять тут разница. Наполеон Сореля – это идеализированный образ реального человека, рыцарь без страха и упрека, символ всего нового, молодого, прогрессивного, смелого. Исторический Наполеон, в общем, таков для всех французов, даже если не столь однозначно. Для других европейских стран образ Наполеона не совсем таков, а уж что касается России, разумеется, у нас нет никаких положительных ассоциаций с этим человеком. Но у Раскольникова есть: для него Наполеон – это манящий абстрактный символ «преступающего» человека – любопытный символ. Кто-то из русских религиозных философов – кажется, Владимир Соловьев – объяснил, что сравнение между личным убийством и убийством на войне невозможно, потому что убийство на войне – это как убийство на дуэли (обе стороны равно рискуют жизнью). Наполеон маршал, и он «преступает» примерно так же, как маршал Суворов или тот же генерал Черняев. Говоря отвлеченно, все военные герои такие же преступники, как все цари, все правительства и все церкви: чем больше военный герой совершит побед и чем больше погубит людей, тем больше он получит государственных наград и тем дольше по нему будут звонить церковные колокола. С этой точки зрения употребление Раскольниковым имени Наполеона комично: идя убивать старуху-процентщицу, он, с его острым умом, должен был бы понимать, что идет, желая попробовать стать не Наполеоном, а личным убийцей наподобие каторжника Орлова.

Но Раскольников слишком идеологически заряжен. Он слишком одержим Европой и потому слишком находится под обаянием Наполеона. Поэтому он остро понимает, что Суворов или тот же Черняев воевали (преступали), чтобы остановить ход истории, а Наполеон – чтобы ход истории изменить. Для русского радикала Раскольникова факт убийства второстепенен, для него важно, во имя какой цели оно совершено.

Сюжет «Преступления и наказания» обычно трактуется как трагический, имеющий абстрактный, то есть общечеловеческий, смысл, и образ Раскольникова представляется как образ «человека вообще», задумавшего доказать себя (сказать экзистенциальное «я – есть!») с помощью убийства старухи-процентщицы. Нет ничего дальше от истины. Это правда, что в романе отражена экзистенциальная проблема, мучившая дуалиста Достоевского всю жизнь: его зачарованность волевым убийцей на каторге, человеком, в котором дух (даже если это дух разрушения) преобладает над материей (его личным телесным благополучием). Но как только Наполеон замещает в сознании Раскольникова Орлова, роман смещается в плоскость совсем иного смысла – проблемы духовного конфликта между тем, что во времена Достоевского называлось Европой, и тем, что Достоевский понимает под словом «Россия».

И этот конфликт разбирается в столкновении двух персонажей: Раскольникова и Порфирия.

Порфирий, вероятно, самый сложный и самый скрытный образ во всем романе. Традиция прямолинейно определяет трактовку образа Порфирия как морального ловца человеков наподобие честертоновского патера Брауна, и, следовательно, все то, что Порфирий говорит Раскольникову при их последней встрече, в особенности отеческая проповедь в конце сцены, должно недвусмысленно пониматься как однозначно положительное Слово этого персонажа.

На самом деле все неизмеримо сложней. Хотя Порфирий действительно существует в двух ипостасях – сыщика и морального проповедника, отделить его проповедь от профессиональных интересов не так легко. Он человек «игровой» (история с его мнимой женитьбой), и он три раза предупреждает Раскольникова при их последней встрече, что ему нельзя верить на слово («вы мне, Родион Романыч, на слово-то, пожалуй, и не верьте, пожалуй, даже и никогда не верьте вполне, – это уж такой мой норов, согласен…»), хотя тут же дважды говорит, что он человек честный. Он предлагает Раскольникову самому рассудить, насколько он «низкий человек» и насколько «честный», и в момент, когда он это говорит, так и кажется, будто он заморгал, прослезившись от собственной искренности. Образ Порфирия можно понять, только когда поймешь, насколько его Слово искренне в момент, когда оно выглядит подозрительно неискренне. Раскольников фантазер, но и в работе Порфирия воображение играет неменьшую роль, о чем он сам говорит: «Изо ста кроликов никогда не составится лошадь, изо ста подозрений никогда не составится доказательства… да ведь это только благоразумие-с, а со страстями-то, со страстями попробуйте справиться, потому что и следователь человек-с».