Начало его царствования отмечено одновременно разумными шагами и решениями, отнюдь не вызывающими симпатии подданных. Если говорить об управлении империей, то ему хватило мудрости упорядочить финансы, истощенные бесконечными войнами и царящей в окружении императрицы коррупцией. Он удалил фаворитов, не прибегая к чересчур суровым мерам, но оставил Безбородко, опытного государственного деятеля, во главе министерства иностранных дел. Затем он провел реформу, имевшую самые серьезные последствия для будущего, – урегулировал порядок престолонаследия. Считая, что Петр Великий, отказавшись от традиционных правил, открыл путь неразберихе в данном вопросе, он решил вернуться к монархическому принципу наследования по праву первородства, добавив к нему правило, которое до Петра Великого главенствовало, не будучи четко сформулированным, – о наследовании трона только лицами мужского пола. Тут сказались и скрытое неодобрение Павлом царствования его матери, и, прежде всего, – месть лишенного власти сына. В ХХ веке, когда тот, кто станет последним императором России, будет долго ждать рождения наследника мужского пола, а затем узнает, что этот наследник неизлечимо болен (юный Алексей страдал гемофилией), продиктованное местью решение Павла I очень тяжко скажется на судьбах его потомков и еще более на судьбе монархии и России.
Несмотря на разумные решения, Павел I очень быстро стал непопулярен, поскольку унаследовал от отца болезненную пруссофилию, которая заставляла его вводить повсюду прусские порядки, особенно в армии – в стиле проведения учений, обмундировании и т. д. Как и в случае Петра III, эта страсть ко всему прусскому была невыносима для русских.
Суворов, всеми уважаемый командующий, осмелившись издеваться над инструкциями нового царя и сказать: «мы не немцы, а русаки!», заплатит за это временной ссылкой в свою деревню, которую сможет покинуть лишь благодаря вновь начавшейся войне. В сфере внешней политики Павел сразу проявил серьезные достоинства. Поднявшись на трон, он «унаследовал» восточную авантюру, начатую Екатериной II. Осенью 1796 года Валериан Зубов движется со своими войсками к Персии. Первым решением Павла I будет остановить этот дорогостоящий и, по его мнению, обреченный на неудачу проект. Павел возвращает войска в Россию и приостанавливает набор солдат, начатый незадолго до этого, чтобы укрепить армию Зубова. В то же время он ищет дружбы с иностранными монархами. Его представитель в Берлине получает задание объяснить королю Пруссии, что Россия не стремится к территориальным приобретениям и завоевательные войны не входят больше в ее намерения. Коалиции держав адресуется циркулярная нота, подписанная Остерманом и говорящая, что с 1756 года Россия постоянно вела войны, что ее подданные изнурены и требуют мира. Однако в ноте добавлялось, что Россия и ее император по-прежнему верны своим союзникам в противостоянии «ужасной Французской революции, которая угрожает Европе полным разрушением через падение законов, права, собственности, религии и нравов». Уточнялось, однако, что Россия не примет участия в боевых действиях против Франции. Павел I отказывал во всякой вооруженной поддержке Австрии и отозвал суда, которые Екатерина отправила на подмогу английскому флоту для блокады французского и голландского побережья. А русский посланник в Пруссии Колычев заявил, что император не враждебен Франции, хочет жить с ней в мире, стремится помочь воюющим сторонам найти способ установить мир и предлагает им в этих целях свои посреднические услуги.
Идя еще дальше, Павел выступает за восстановление нормальных дипломатических отношений с Францией. Его посол в Берлине Никита Панин, племянник великого министра Екатерины II, вел переговоры для достижения такой нормализации, но они споткнулись об одно требование русской стороны: чтобы Директория прекратила поддерживать польских эмигрантов. Павел был непреклонен, так же как и Директория. Русско-французские отношения, которые казались восстановленными, внезапно прервались, и страны вернулись к климату враждебности, а затем и к оружию.