Россия и Германия - стравить ! (От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона)

Хотя сквозь полковничьи "дымовые завесы" - не хуже тех, которые так мастерски наловчился ставить за время войны морской министр Англии Черчилль - проступают порой и контуры правды. И на этот раз дневниковая запись Хауза отражала реальное состояние дел, то есть грызню. Да и могло ли не быть ее среди хищников, готовых лить даже родную кровь, как Теодор Рузвельт и пушечный король Шнейдер, потерявшие на вой не сыновей, или собственную, как магнаты на "Лузитании", ради "золотых" выгод? Выгод своих и своего класса.

"Дневники" Хауза были опубликованы во второй полови не 30-х годов, а в те времена, когда "полковник" был еще занят практической политикой, Америка хотела сделать стержнем будущего мира Лигу Наций.

Естественно, "американская" Лига задумывалась как рычаг господства Америки во всем мире (включая, конечно, и Европу). Английский проект видел Лигу как равноправный блок крупных государств, обеспечивающих status quo по части колоний и сфер влияния. Все ясно - так сохранялось английское колониальное могущество.

Положение Франции было иным. В войне она потеряла каждого десятого мужчину, плодородные земли были засеяны осколками. И французов на конференции волновали дела бо лее конкретные и близкие - ограбление Германии, возврат Эльзаса и Лотарингии, репарации и... "русский вопрос". Мар шал Фош раз за разом кричал: "Мсье, если мы не покончим с "большевистской опасностью", то проиграем войну!" - "А это еще как?" - удивлялись "коллеги". - "Германия побеждена, но что если она в своих интересах урегулирует отношения с Россией или, не дай Бог, сама станет жертвой большевизма", - пояснял маршал.

Он был даже готов пойти на сотрудничество с Германией в борьбе с русским большевизмом после подписания прелими нарного договора и считал, что такой вариант может оказаться очень ценным. Буржуазная Франция оставалась верной себе: не допустить сближения русских и немцев любой ценой. И ради этого она была готова даже лишиться части добычи при предстоящей ее дележке.

Французы же заботились о создании Польши как "барьера между Германией и Россией", по словам Клемансо. Возросший на двуличии, Клемансо лгал и тут. Польша замышлялась не как барьер, а как шлагбаум для новой войны, который будет поднят в свое время.

Осенью 1916 года из оккупированных земель русской Польши кайзеровская Германия создавала первое в новейшей истории мира "независимое" Польское королевство. После поражения кайзеровского Рейха оно ушло в небытие, и ему на смену пришла Польша, вызванная к жизни уже Антантой. От германского варианта союзному остались в наследство лишь кавычки при слове "независимая".

Смысл "польской государственности" в версальском исполнении был иным, чем в германском варианте. Теперь уже у Германии отторгался Данциг, а "польский коридор" от Польши к Балтийскому морю - шириной под сто километров - отрезал от единой Германии ее Восточную Пруссию.

Границы с Польшей искусственно рассекали единые в хозяйственном отношении районы Германии и отсекали от родины обширные районы с чисто немецким населением.

В военном отношении граница с Польшей была вскрыта на сотнях километров.

Австрийским немцам - вопреки громко провозглашенному Антантой "праву наций на самоопределение" - категорически запрещалось воссоединение с немцами германскими, хотя Учредительное Собрание в Вене единогласно высказалось за аншлюс (т.е. присоединение к Германии)!

Судетская область, населенная почти исключительно немцами, передавалась, и опять-таки вопреки провозглашенным принципам, в состав новообразованной Чехословакии. Уже всем этим будущий конфликт в центре Европы программировался автоматически.

Весной 1919 года до новой европейской войны было, конечно, еще далеко. 30 апреля германская делегация прибыла в Париж, а 7 мая ее вызвали в Версаль на заседание конференции. Клемансо, маленький и желтый, как высохший зародыш человека (сравнение не мое, а Гарольда Никольсона, наблюдавшего француза своими глазами. - С.К.), заявил им: "Час расплаты настал"...

Пока речь французского премьера переводилась, секретарь конференции вручил побежденным толстенную книгу - условия мира. Четыреста сорок статей на двухстах девяти страницах...

Полистав их, У. Брокдорф-Ранцау в ответной речи сказал:

- Господа! От нас требуют, чтобы мы признали себя единственными виновниками войны. Подобное признание в моих устах было бы ложью. Германия признает несправедливость, совершенную ею по отношению к Бельгии. Но и только! Ошибались не одни мы. А надежно выправить эти ошибки можно на основе 14-ти пунктов мира, из которых Германия и исходила, соглашаясь на перемирие...

Условия толстой "книги мира" оказались потяжелее всей мировой полиграфической продукции той эпохи. Начались сложные взаимные переговоры. Немцы упирались, в Берлине проходили демонстрации, президент Эберт и министр Шейдеман произносили речи с балкона, простирая руки к толпе: - "Пусть отсохнут руки прежде, чем они подпишут такой мирный договор".