Россия и Ливония в конце XV века: Истоки конфликта

Варфоломей Готан, о котором идет речь в письме Ункеля, личность крайне интересная. О его деятельности, к сожалению, известно мало — только то, что он был одним из тех, кто способствовал распространению в Европе книгопечатания. Основанные им типографии находились в его родном Магдебурге, а также в Любеке и Стокгольме. Московские послы Мануил и Дмитрий Ралевы, которые в мае 1493 г. отправились по поручению Ивана III в Венецию, пригласили его на службу к великому князю Московскому. Готан принял предложение, хотя в русскую столицу не поехал, а остался при дворе архиепископа Новгородского Геннадия, известного своей образованностью и той большой ролью, которую он сыграл в деле развития новгородской культуры рубежа ХV–ХVІ вв. В Новгород Готан привез отпечатанный им в Любеке «Диалог между Жизнью и Смертью», который вскоре был переведен на русский язык и превратился в одно из наиболее популярных переводных изданий Московской Руси[696].

Варфоломею Готану, а также Иоганну фон Ункелю, поведавшему об обстоятельствах его приезда в Россию, мы обязаны возникновением легенды о намерении Ивана III построить русский флот и превратить Ивангород в морской порт. Приватное письмо Ункеля, в котором он пересказывает бытовавшие в Любеке слухи, является единственным документом, где об этом говорится прямо, хотя пересуды людей, пребывавших в напряженном ожидании агрессии, — свидетельство не слишком надежное. Среди специалистов, которых Иван III намеревался пригласить на службу, упомянуты и корабелы, но у нас нет свидетельств, что они действительно приехали в Московию и приступили к постройке кораблей. Особенно близ Ивангорода. Если бы там велось корабельное строительство, то и фогт, и городской совет Нарвы отметили это в своих донесениях магистру, благо все происходившее возле «новой русской крепости» со стен Нарвы было видно как на ладони. Но к Ивангороду прибывали лишь парусно-весельные речные суда, лодьи подобные тем, что плавали по Чудскому озеру, Даугаве и Эмайыге еще в начале XX в. На таких кораблях, построенных скорее в традициях новгородского ушкуйничества, чем европейского кораблестроения, русские люди совершали речные и морские военные походы в 80–90-х гг. XV в. А за море русские купцы предпочитали везти товар за море на ганзейских коггах и шнеках[697].

Намерение Ивана III завоевать города «заморской» Ганзы, о чем писал Ункель, нельзя воспринимать иначе, как риторический штамп, призванный усилить воздействие тезы о «русской угрозе», которая неизменно присутствовала в ганзейской переписке второй половины 1490-х гг. Позже о желании великого князя Московского поработить ганзейские города писал автор «Прекрасной истории»[698], который, возможно, видел письмо Ункеля. Далее легенда о планах великого князя покорить Балтику собственным флотом начала путь по страницам исторических трудов.

Проблемы русско-ливонской торговли резко обозначились в 1494 г. Посольство Мануила и Дмитрия Ралевых на обратном пути в Москву в мае 1494 г. проезжало через Ревель. Ревельский совет внял предупреждению Ункеля, но по старой памяти решил воспользоваться оказией, чтобы обратиться к великому князю через его послов: они должны были расположить своего государя к просьбам ганзейцев и тем самым облегчить задачу выезжавшего следом ливонского посольства. Послов в Ревеле встретили радушно. Запись в расходной книге городского совета сообщает, что за счет города им было выдано два бочонка пива, по две бутылки романеи («романа»), «бастарда» и мальвазии на общую сумму 6 марок и 2 шиллинга[699].

Для передачи новгородским наместникам и великому князю ревельцы составили прошение из пяти пунктов, а еще два пункта Ралевым следовало передать великому князю устно[700]. Не слишком полагаясь на обещания великокняжеских послов, ревельцы дали им в сопровождение купца Яспера Пеперзака, которому надлежало проводить послов до Новгорода, присутствовать на вручении ревельского прошения наместникам, а потом, получив ответ, вернуться назад. «После того как мы… приняли во внимание слова купца Немецкой Ганзы [Ункеля] о направляющемся в Новгород греке, посланце великого князя Московского, — сообщали они в Дерпт в 20-х числах июня, — мы послали [с Ралевыми] одного молодого служителя, чтобы он по возвращении привез ответ, нас обнадежили торжественные клятвы и убедительные речи этих самых послов, но они повели себя по-другому, а не так, как было [на самом деле]. А молодой служащий возвратился назад без разрешения и без ответа из Новгорода, [поскольку] они хотели заставить его ехать с собой в Москву»[701].