Россия и Ливония в конце XV века: Истоки конфликта

В документе много примечательного. Во-первых, Иван III добился, чтобы обращение к нему считалось челобитьем, что подразумевало для магистра признание более низкого статуса или зависимость от него. Чтобы сделать свое торжество более впечатляющим, Иван III «присвоил» Плеттенбергу княжеский титул, которым тот не обладал[954], заявив, что освободить пленников его склонили не столько хлопоты магистра, сколько обращение великого князя Литовского. Между тем именно Плеттенберг был главным инициатором переговорного процесса. За три года он направил в Новгород и Москву семь посольств, на которые потратил 2065 серебряных рижских марок[955]. Сумма не включает затраты на подарки и взятки высокопоставленным должностным лицам, услуги русских писцов и переводчиков, а также траты послов на представительство и личные нужды. Плеттенберг проводил совещания с представителями ливонских городов, а также вел оживленную переписку — проблема пленников в ней всегда занимала одно из первых мест. Отдавая предпочтение великому князю Александру, Иван III определенно грешил против истины.

В документе впервые на официальном уровне представлена русская версия новгородских арестов. В нем говорится, что ганзейцы были задержаны в Новгороде из-за многочисленных притеснений под данных великого князя в Ревеле. Пока злодеи, по вине которых в Ревеле русские были «сожжены, сварены, лишились рук», не будут великому князю выданы, он намерен удерживать имущество арестованных в Новгороде ганзейцев, а также четырех граждан Ревеля. Кроме этого, он требовал наказать жителей Нарвы, участвовавших во взятии Ивангорода, но это требование по категоричности уступало предыдущему.

Между тем Гартлеф Пеперзак отправился из Москвы домой. В Новгороде ему позволили забрать обитателей подворья, за исключением ревельцев. 31 марта 1497 г. освобожденные прибыли в Нарву, а 11 апреля были приняты магистром Плеттенбергом в Вендене[956]. Не успел магистр насладиться радостью, как из Новгорода пришло печальное известие: «Бедные несчастные немецкие купцы, [которых] удерживают в Новгороде в заточении, написали нам недавно, что сразу же после того, как Гартлеф Пеперзак, наш переводчик с русского, вместе с прочими освобожденными купцами выехал из Новгорода, их снова поместили в тюрьму и заковали в цепи, а потому они смиренно и в своих письмах взывают к нам и молят нас, чтобы мы вместе с вами, достопочтенные, не оставляли бы их без утешения. А потому мы думаем… следуя [этой просьбе] и также последнему постановлению, как можно скорее подготовить нашего переводчика Гартлефа (Пеперзака. — М. Б.) и послать его в Россию, чтобы разузнать, можем ли мы бедных пленников также освободить или, по крайней мере, [добиться], чтобы их снова, как было до недавнего времени, вновь вывели из тюрьмы без цепей [букв.: на ногах]. Этот наш переводчик в пятницу на день папы Бонифация (?) будет выезжать в Нарву. Если вы пожелаете дать ему какое-либо указание, вы можете прямо сейчас [туда] написать, чтобы он в Нарве сразу же мог [это послание] найти». Магистр действовал оперативно, и его переводчик, только вернувшийся с берегов Волхова, вновь отправился в Новгород с поручением разузнать, «можем ли мы тех бедных пленников также освободить или снова добиться для них лучшего, чем ныне содержания за пределами тюрьмы»[957].

Судьба освобожденных узников оказалась печальной. Еще осень не наступила, как умер Готшальк Реммелингроде, посол Ревеля, некогда обласканный при дворе Ивана III, а потом брошенный им в тюрьму. Он оставил огромные долги, которые не могла оплатить его вдова Гертруда. Можно предположить, что долгий плен и потеря товаров сказались на материальном положении и прочих ганзейцев, которые вынесли тяготы плена.

Подробности об участи освобожденных «заморских» ганзейцев можно найти в хронике Раймара Кока из Любека: «Московит (Иван III) отпустил пленных немецких купцов, большинство из которых были богатыми людьми, а также детей ("языковых учеников") и подручных, которые в 94 г. были посажены в тюрьму, а теперь освобождены. Они очень радовались этому обстоятельству, и весь город вместе с ними. Эти купцы пожелали вместе [ехать] в Любек и зафрахтовали корабли, а Господь послал ветер. И вот, наконец, [под звуки] труб и барабанов и другие проявления радости, как если бы они уже были на рыночной площади Любека, они взошли на корабли, однако Господь Бог не пожелал, чтобы они достигли Германии [букв.: иметь их в Германии]. 29 августа [1497 г.] все корабли — два торговых и один военный отправились в плавание, а 14 сентября они попали в шторм при мощном северо-западном ветре, который целый год потом вызывал сильные шторма… Этот шторм бушевал 2 дня и 3 ночи, он захватил почти все корабли, которые вместе с людьми, по воле Божьей, погибли, а те, что еще оставались, имели поломанные мачты и такелаж»[958].

Глава 4 Ливония между Швецией и Москвой