Россия и мусульманский мир № 8 / 2015

Вследствие этого отчуждение труда превратилось в медиа-зависимость. Современное сознание поглощено сетью. Поэтому возникает проблема отделения репрессивных возможности медиа от их освободительного потенциала. В 1960-х годах была изучена информация на заводе «Оливетти» в Италии и установлено, что рабочие производят «информацию, создающую стоимость»; управленческая бюрократия производит информацию контроля. Отсюда вытекает различие между живой и мертвой информацией, аналогичное марксовскому понятию о живом и мертвом труде: «Живая информация непрерывно производится рабочими, чтобы преобразоваться в мертвую информацию и кристаллизоваться в виде машин и всего бюрократического аппарата». Фигура медиазависимого скрывает лишенный своего потенциала человеческий интеллект. Медиазависимый полон мертвой информацией, которая душит способность создавать живую информацию.

Основы политического действия формируются посредством не циркуляции информации, а конструирования политических аффектов, для чего требуется быть физически близко друг к другу. Палаточные городки и оккупирующие акции 2011 г. заново открыли эту истину. «Фейсбук», «Твиттер», Интернет полезны, но не могут заменить совместное бытие и общение как основу коллективного политического разума и действия. Участники оккупирующих акций по всему миру познали свою способность создавать новые политические аффекты путем пребывания вместе.

Поднадзорный. Сегодня идет непрерывный сбор информации. В определенных местах (вокзалы, улицы, бюро занятости, клиники, государственные учреждения, школы, магазины) наблюдение усилено. Прогулки по улице записываются камерами видеонаблюдения, покупки по кредитной карте отслеживаются, звонки по мобильному телефону перехватываются. Технология слежки проникла глубоко в общество. Раньше тюрьма отделялась от общества и была учреждением тотального надзора. Сегодня тотальный надзор стал состоянием общества в целом. Глаза стали добровольными помощниками универсальной машины слежки. В поднадзорном обществе есть два типа действующих лиц: заключенные и охранники. Людей призывают играть обе роли одновременно. Поднадзорный – это фигура, которая культивируется отсутствием нормального правопорядка. Чрезвычайное положение – это состояние войны: в одних частях мира эта война вялотекущая, в других ведется интенсивно, но полностью не прекращается нигде. Однако чрезвычайное положение не является естественным состоянием общества. Проблема в том, является ли оно сущностью современного государства и целью всех властвующих фигур. Чрезвычайное положение есть форма тирании, которой люди повинуются добровольно.

Тирания выражается в следующих явлениях: рост числа тюремных заключенных во всем мире (с учетом не только обычных тюрем, но и мер судебного надзора, карантинных центров, лагерей беженцев и пр.); расовый и этнический перекос численности тюремных заключенных (в США латиноамериканцев лишают свободы вдвое чаще, чем белых, а афроамериканцев – вшестеро чаще; цифры по России мне не известны); возврат к элементам плантационной системы и расовой сегрегации; милитаризация общества.

Таковы конкретные проявления режима безопасности, при котором все задержаны и завербованы. Присущие режиму безопасности формы вербовки и лишения свободы играют роль, которую Маркс приписывал «кровавому законодательству» докапиталистической Англии, направленному на неимущие и бродяжнические классы. Соучастие в делах общества безопасности работает как дрессура или муштровка желаний, надежд и страхов. Тюрьма функционирует как склад для избыточного населения и как жупел для населения «свободного». Экономический и финансовый кризис добавляет страх не иметь работы, что также блокирует свободное волеизъявление граждан. Поднадзорный живет в страхе перед наказанием и внешними угрозами одновременно. Страх перед господствующей властью и полицией тоже вносит свой вклад, но более важен обобщенный социальный страх перед другими опасными и неизвестными угрозами. Любую несправедливость можно оправдать фантомами обобщенного страха.

Представляемый. В последние десятилетия развивался кризис классической модели демократии. На этой основе подверглись критике шаблоны: о том, что мы находимся посреди длинной исторической траектории перехода от различных форм тирании к демократии; о том, что представительные формы правления являются одновременно демократическими и капиталистическими; о ценности всемирного распространения всеобщего права голоса как инструмента включения населения в политику. Движения 2011 г. исходили из иной предпосылки: представительство – это не механизм, а препятствие для осуществления демократии. Фигура представляемого синтезирует фигуры задолжавшего, медиазависимого и поднадзорного.